Редакционный портфель Записки корнета Савина, знаменитого авантюриста начала XX века

Записки корнета Савина: Предисловие публикатора | Содержание | 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 | Валя. Быль. | Послесловие публикатора | Примечания | Фотоматериалы

IV

На вокзале в Варшаве я нашел моего лакея Петрушу. Он приехал за несколько дней до меня с двумя парами рысаков и с великолепным караковым парадером, купленным для меня отцом в Москве. Петруша за несколько дней пребывания в Варшаве успел подыскать подходящую квартиру, но не решался снять, так как слышал, что, по обычаю полка, все холостые офицеры и юнкера живут в казармах, где им отводятся казенные квартиры.

Остановился я пока в «Европейской гостинице» на Краковском предместье, и на другое же утро, одевшись в парадную форму, в коляске, запряженной парой вороных, поехал явиться в полк.

В канцелярии полка я узнал, что я зачислен в лейб-эскадрон, а потому отправился прежде к моему эскадронному командиру, ротмистру Г. Ротмистр, хотя и был семейный человек, но жил также в полковом казенном доме. Он принял меня очень любезно и представил своей жене, после чего повел меня к командиру полка, графу Б. Явившись к нему, я передал имевшиеся у меня на его имя рекомендательные письма от моего бывшего командира графа П-ва-Б-ва и моего дяди, генерала Савина.

Граф, благодаря полученным письмам, принял меня очень радушно и сказал мне, что велит мне отвести квартиру в офицерском доме, а пока разрешает мне жить в городе.

От графа вместе с ротмистром мы отправились в полковой клуб, где я был представлен всем присутствующим офицерам.

В полку у меня уже было несколько знакомых, в том числе полковой адъютант, штаб-ротмистр О., хороший приятель моего старшего брата, который был настолько любезен, что предложил мне до отвода и отделки квартиры остановиться у него, чем я и воспользовался.

Гродненский гусарский полк расположен не в самой Варшаве, а в предместье Лазенки, и от казармы до центра города было почти три версты. Это расположение, а также и традиции полка, дали полковой жизни отпечаток особенно тесного товарищества. Офицеры всегда вместе живут одной семьей, клуб же связывает их еще более.

Познакомившись с офицерами и единственным юнкером, служившим в то время в полку, князем Ч., и сделав им визиты, я на другой же день переехал из гостиницы к О. Но у него я прожил недолго. Подружившись с моим взводным командиром, штаб-ротмистром Ц., я воспользовался отъездом в отпуск и перебрался к Ц. Он был человек веселый, и первый познакомил меня с варшавской жизнью. Он, между прочим, повез меня в балет и представил своей возлюбленной, а также ее подругам по балету.

Начались у нас ужины, катанья и увлеченья. Но все это носило милый, безобидный характер. В новом обществе я позабыл московскую любовь.

Лихая тройка, которую я завел по приезде в Варшаву, приводила в восторг всех паненок и, катаясь на ней, они забывали всю свою ненависть к москалям, ко всему русскому. Эта ненависть, в сущности, уже значительно повыдохлась в то время как я приехал в столицу Польши. В особенности, среди женщин, которые далеко не враждебно относятся к своим русским поклонникам. Мои кутежи и ухаживанья сделали меня скоро известным во всей Варшаве.

Быстро летело время, и полтора года скоро и незаметно промелькнули. Хотя я и кутил в Варшаве, но все же была возможность немного заняться и приготовиться к офицерскому экзамену, который, наконец-то был выдержан, и меня произвели в корнеты. Вскоре за производством появились снова тучи. Долги - эта петербургская болезнь, - явились у меня и в Варшаве. Первым толчком к долгам были, конечно, кутежи и безумное бросанье денег на женщин. Возросли же долги вследствие ловкости в опутывании ростовщиков, которые с замечательной ловкостью давали взаймы, но затем с замечательным уменьем делал из всякого маленького долга - колоссальный. Вексельная бумага в их руках делала чудеса, и долги росли, как снеговой шар.

Будь одни только кутежи причиной этих долгов, то они не были бы так крупны. Но, к несчастью моему, я втянулся в карточную игру. Проигравшись в своем клубе я стал играть в городских, где велась очень крупная азартная игра в баккара и, вместо того, чтобы отыграться, продулся в пух и прах. Не проходило дня, чтобы я не проигрывал несколько тысяч, и долги достигли к моему выходу из полка до двухсот тысяч.

Такая жизнь измучила меня. Нервы были непрерывно напряжены, я стал горячиться, вследствие чего выходили неприятности и скандалы.

Как-то раз у меня собралась компания офицеров. Стали играть в баккара. Игра шла на круглом столе под большой висячей лампой. Вдруг, неожиданно, появляется без доклада наш полковой портной, еврей Данилка. Неожиданные появления поставщиков-евреев в офицерские квартиры не редкость: этим поставщикам должны все, и они караулят момент застать офицера при деньгах. Тут никакие меры не действительны: жид всегда прорвется или прокрадется мимо прислуги и предстанет пред офицером. Так было и в этот раз. Данилка пристал ко мне и еще к другому офицеру, прося уплатить долг.

- Убирайся, денег нет, - крикнул я на него.

- Как это мозно, сто у пана денег нет, когда пан играет в карты; я знаю, что у пана тысячи в кармане, а бедному Данилке всего надо триста рублей.

Никакие уговоры, ни даже приказания лакею вытолкнуть явившегося, не действовали, и он продолжал приставать.

- А, так ты не хочешь уйти. Ну, так постой же, я тебя сейчас застрелю!.. - Я взял лежавший на письменном столе револьвер, заряженный холостыми патронами для ученья.

- Не уходишь?!

Я выстрелил.

От сотрясения воздуха висевшая над столом лампа погасла и, когда зажгли ее, то, к общему изумлению, нашли Данилку лежащим на полу без чувств. Представившаяся картина не могла не поразить и не испугать меня. Мысль, что, быть может, не попал ли по ошибке боевой патрон в числе холостых, промелькнула. Бросились к Данилке, положили его на диван, раздели и осмотрели - ни царапины. Пришедший вскоре полковой доктор, за которым мы послали, констатировал обморок. Эта шутка, имевшая такие последствия, конечно, наделала мне много неприятностей. Не могло не дойти все случившееся до командира полка, не говоря уже о том, что я должен был щедро заплатить Данилке.

Данилка очень комично объяснил ситуацию:

- Я знал, что пан Савин шутит и «пишталет» не был заряжен. Когда же он выстрелил, я все-таки испугался и упал. Открыв один глаз, я хотел уже встать, как вдруг, гляжу, темно. Тогда я подумал себе: я уже совсем мертв, и от этого со мной сделалось дурно.

Другой случай был с маляром Ицкой. Этот еврей взялся произвести разные работы в моей конюшне, которую я задумал отделать довольно затейливо. Стойла и денники отделывались под дуб, потолок под мрамор, ставились все приборы и шары медные. Ицка перебрал у меня множество денег, а отделка конюшни не подвигалась, несмотря на мои настойчивые требования. Наконец, стойла кое-как были отделаны, но краска не сохла очень долго. Между тем, лошадям моим было тесно и неудобно в их временном помещении в эскадронной конюшне. Осматривая работу, я нашел, что краска не сохнет вследствие дурного качества. Ицка уверял в противном, говоря, что все уже высохло, и после моего ухода из конюшни тайно от меня убедил кучера поставить для пробы серого Визатура в невысохшее стойло. Прихожу я на другой день к конюшне и - легко представить себе мое бешенство, - вижу любимую лошадь выпачканной в желтую масляную краску, которую и отмыть почти нельзя. Разузнав подробности, я набросился на Ицку, который, почуяв бурю, спрятался в самый темный угол конюшни.

- Так это ты устроил? Конюшню всю изгадил, а теперь лошадь портишь!

Со мной были мои товарищи корнет Б. и юнкер князь Ч. Они были также возмущены.

- Ну, Ицка, за твое нахальство я накажу тебя твоей же краской. Взять его, - крикнул я своим конюхам, - вешай его на этот крюк и выкрась его самого!

Солдаты и юнкера, довольные случаем потешиться, быстро бросились исполнять мое приказание. Подвесили Ицку на вожжах под мышки на фонарный столб, а конюх длинной кистью маляра быстро вымазал его желтой краской с ног до головы.

Ицка вопил благим матом. Крики и вопли его долетели до офицерского собрания и канцелярии полка. Оттуда пришли офицеры и уговорили меня снять его.

Вне себя от ярости, азартный Ицка бросился, как был, к командиру полка и, не довольствуясь этим, побежал в город жаловаться полицмейстеру. За эту проделку я высидел три дня на гауптвахте. И, конечно, эти скандальчики, в связи с долгами моими, мало-помалу привели меня к необходимости оставить столь любимый полк и расстаться с милой Варшавой и ехать в Петербург.

Записки корнета Савина: Предисловие публикатора | Содержание | 01 02 03 04 05 06 07 08 09 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 | Валя. Быль. | Послесловие публикатора | Примечания | Фотоматериалы