Редакционный портфель "БЕЗУМНЫЙ ВЕК… КАК МОЖНО ЖИТЬ, КАК МОЖЕТ СЕРДЦЕ БИТЬСЯ?.."

"Скит". Прага 1922-1940: Антология. Биографии. Документы / Вступ. ст., общая ред. Л.Н. Белошевской; Сост., биографии Л.Н. Белошевской, В.П. Нечаева. М.: Рус. путь, 2006. 768 с.

Этот листочек озаглавлен «Четки». Судя по фотокопии, время оставило на нем свои разрушительные следы: осыпавшиеся края, скрученные уголки, пятнистая, видимо пожелтевшая, бумага… Почтенный возраст — листку этому за восемьдесят. На нем столбиком перечислены фамилии членов литературного объединения «Скит», созданного в Праге в 1922 году. Фамилий 36 — такого число его участников. Нет только имени Альфреда Людвиговича Бема, бывшего не только руководителем содружества молодых литераторов, но и их духовным наставником. Против последней фамилии дата приема: 19 апреля 1940. Зародившееся вскоре после окончания Первой мировой войны оно закончило свое существование, когда в Европе уже шла Вторая мировая.

Пожалуй, в русской эмигрантской диаспоре не было случая, чтоб литературное объединение было таким долгожителем. Даже в метрополии подобные случаи чрезвычайно редки, что уж говорить об эмигрантах — с их жизненным неустройством, вечными переездами в поисках куска хлеба да и просто нехваткой сил и времени на побочное от житейских забот дело. Менялись лица и в «Ските» — между собой они даже говорили о смене поколений, хотя разница в возрасте была всего в несколько лет. И «скитникам» приходилось мигрировать, уезжать из Праги в другие города и страны. Однако связи с содружеством они не теряли, присылая свои поэтические и прозаические тексты для обсуждения и публикации. Растворяясь по городам и весям межвоенной Европы, «скитники» уносили с собой частичку того творческого духа и дружеского тепла, которые грели их в дальних краях.

Возвращаясь к «Четкам» и пробегая глазами столбик фамилий «скитников», я честно спрашиваю себя: а были ли известны эти имена современному читателю до антологии, которая у меня в руках? Понятно, что не массовому, не «глотателю пустот, читателю газет», а человеку интеллигентному, интересующемуся литературой? Увы, может быть два-три имени. Алла Головина, конечно; возможно, Василий Федоров с его изданным у нас в 90-е годы романом «Канареечное счастье»; да еще Сергей Рафальский, но и то лишь по имени — его тексты (а он стал профессиональным литератором) у нас не выходили. Правда, в нескольких антологиях поэзии русской эмиграции печатались подборки стихов Эмили Чегринцевой, Вячеслава Лебедева, Христины Кротковой и еще нескольких «скитников». Но их имена терялись среди сотен других, представленных в этих сборниках, а стихи растворялись, путаясь со строками других поэтов (как оно обычно и бывает в подобного рода больших поэтических подборках). А с прозаиками и того хуже. Их тексты никогда не перепечатывались, имена авторов прочно забыты: Иван Тидеман, Михаил Иванников, Семен Долинский, Александр Воеводин…

Антология, любовно составленная знатоками пражской эмиграции Л.Н. Белошевской (Прага) и В.П.Нечаевым (Москва), воскрешает целый пласт русской литературы, возникшей за два десятилетия в Праге. По крохам собрано почти всё, что разбросано в газетах, журналах, сборниках, что не опубликовано и хранится в государственных и домашних архивах. Разысканы и извлечены их архивов редчайшие фотографии всех «скитников», их коллективные снимки, представлены обложки их книг, автографы дарственных надписей, экслибрисы, плакаты, шаржи. Уникальны приведенные биографии «скитников», написанные по материалам архивов и богатые новыми неизвестными фактами. А предваряет книгу предисловие Л.Н. Белошевской, которое по сути является подлинным исследованием истории «Скита» и его места в литературе русской эмиграции.

Как я уже сказал, идейным вдохновителем «Скита» был А.Л. Бем. В эмиграции он вырос в крупного историка литературы, и его исследования творчества Достоевском не потеряли ценности и сегодня. Но одновременно Бема, как он сам признавался, всегда тянуло к воздуху современности, и он регулярно печатал статьи и рецензии о литературе сегодняшнего дня в эмигрантской периодике. Знакомя скитников с основами литературоведческой культуры, приобщая их к истории поэзии и теории литературы, Бем формулировал и свое понимание «творчества как особой формы активности» (именно этими словами он назвал свое вступительное слово в созданном объединении). Бем видел в творческом акте возможность осознать свое «я», «углубить и расширить личное самосознание», что, по его мнению, было важнейшим для потерявшей нравственные ориентиры, волю и оптимизм эмигрантской молодежи, в том числе и творческой. Активизм, который культивировался в кругу скитников (не все, правда, участники кружка его поддерживали), противостоял взглядам на роль поэзии молодых эмигрантских поэтов, объединившихся вокруг Георгия Адамовича и получивших название поэтов «парижской ноты». Прага и Париж смотрели друг на друга с неодобрением и при случае всегда между собой полемизировали.

Изданная антология (книга, сборник стихов или просто маленький рассказ) воскрешает… За этим вполне привычным словосочетанием для нас, переживших в 90-е годы обвальную публикацию возвращенной литературы, стоит не всегда осознаваемая драма писателя — и неважно, какого масштаба его дар. Всякий раз возникает тотальное несовпадение времен: рожденный в одном историческом времени и психологическом пространстве текст транслируется в совершенно другое время и другое пространство. «Подстрекающая сила», как когда-то выразился Салтыков-Щедрин, воодушевлявшая писателя на рождение вещи, стала для теперешнего читателя безличным историческим фактом. Слишком долго носили бури века по житейскому океану это послание современникам, так долго носили, что зачастую уже не было на свете ни его создателя, ни его адресата. А путь вещи прямиком лежал в музей. Что, конечно, и почетно, и по- своему поучительно, но только задачи музея совсем иные, чем смысл живого литературного творчества.

Все это в полной мере относится и к «скитникам», прежде всего к их прозе (кстати, в некоторых случаях просто талантливой, в частности у И.Тидемана), потому что в прозе всегда много плоти, а она, как подметил еще Георг Брандес, быстро разлагается. Однако в творческой судьбе «скитников» есть свой особый сюжет. Впрочем, я, пожалуй, неправ. Скорее наоборот: сюжет-то свой, но не особый, а самый типичный. И к литературе он отношения не имеет. Все они во время «Скита» были молоды, литературно малоопытны и только-только открывали в себе этот дьявольский соблазн писательства. Кто-то сумел раскрыть себя более, кто-то менее. Но, как я уже говорил, эмигрантская жизнь не слишком располагала к творчеству. Если перелистать их биографии, то становится не по себе: погиб каждый пятый участник содружества — кто в немецких концлагерях и тюрьмах, а кто в советских, кто не смог спастись во время бомбардировки в войну, а Дарья Михайлова покончила с собой от личной безысходности. Позже очень многие отошли от творчества, точнее от поэзии и даже оставаясь литераторами как Алексей Эйснер или Дмитрий Кобяков, которые возвратились на родину, писать стихи перестали (лирическая поэзия, наверно, слишком нежное и божественное создание, чтобы выжить после лагерных университетов, как у Эйснера). Некоторые из «скитников» ушли в науку — Альфред Вурм, например, или Николай Андреев, получивший как ученый всеевропейскую известность. Двое — реализовали себя, но в литературах других стран: Лев Гомолицкий как польский прозаик и эссеист, а Николай Терлецкий стал чешским писателем (хотя и кое-что писал по-русски). Но большинство же отошло от литературы (иногда продолжая даже писать, но почти не публикуясь и делая это скорее для себя) по обстоятельствам жизненным, а скорее житейским. Профессиональный литератор всегда живет в связке со своим читателем, а если читателя нет? Для профессионального литератора, как воздух, нужна творческая среда, а где ее взять? В Праге был «Скит», была творческая атмосфера, был умный, доброжелательный и вдумчивый наставник Альфред Людвигович Бем, было живое обсуждение написанного, довольно регулярно проходили творческие вечера, худо-бедно выходили сборники «Скит», а у кое-кого даже книжки. После Второй мировой войны ничего этого не стало. Рассеянные по миру «скитники» лишились почвы и смогли выжить — творчески выжить — лишь самые сильные. Тесен их круг (среди них прежде всего Вячеслав Лебедев), но по-прежнему далеки они от читателя (само собой, что не от своего читателя-современника, а нынешнего, живущего даже в другом веке).

…В год своего появления в «Ските» (а на дворе шел год 1929-й) Алла Головина написала стихотворение «Музей стихов». Кажется, тогда ничего не располагало поэта к живописуемой картине:

И здесь лежат в заброшенной тиши,
Построенной мечтою суеверья,
Источенные карандаши
И ржавые расщепленные перья.

Вот поистине кошмар каждого поэта! Подобное виденье должно, наверно, приходить во сне всякому пишущему. А нам, читателям, остается лишь питать слабую надежду, что история не так часто будет поворачиваться к творцам своим жестоким, несправедливым ликом.

ВАЛЕНТИН АЛФЕРОВ