<Художественно-исторический очерк>

ВВЕДЕНИЕ.

                                                                                                                Люблю тебя Петра творенье,

                                                                                                                Люблю твой стройный, строгий вид...³

Петербург, вопреки мнению большой публики, обнищавшей чувством прекрасного, принадлежит к числу красивейших городов. А было время, когда он мог считаться самым красивым, и не благодаря ряду великолепных в отдельности зданий, но в своем целом, как город. Теперь строгость и стройность нарушены, многие постройки исчезли, много возведено уродливых или дисгармонирующих с рядом стоящими, но все-таки общая картина более или менее ясна. Изучение этой картины доставляет редкое наслаждение и в то же время не особенно сложно, так как Петербург создался в течении двух строительных эпох. Вследствие этого, сравнительно нетрудно наметить в общих чертах историю Петербургского строительства.

Город создался в виде ничтожного мазанкового поселения около нынешней Троицкой площади. Через десяток лет его перенесли на Васильевский остров. По плану, продиктованному Великим Основателем Леблону, город должен был превратиться в Амстердам, и было предположено разбить его каналами на квадраты. В середине было оставлено место для центрального парка, как это делали во второй половине XIX века при разбивке американских городов. Постройки мало-помалу делаются солидными, и для возведения их Петр выписал таких зодчих, как Леблон и Шлютер.

План Леблона не удалось выполнить, вероятно, вследствие гидротехнических затруднений, и город перенесли на Адмиралтейскую сторону. Центром новой морской столицы России было намечено Адмиралтейство, устроенное в виде крепости. От него исходят три перспективы, устроенные, правда, лишь в двадцатых годах XVIII века.

На берегу Невы между Адмиралтейством и будущей границей города Петр оставляет обширное пространство для дворцового сада (Летний и Царицын луг). Главная же часть селений относится выше по Неве.

В работах по строительству кроме Леблона принимают участие: Шлютер, Маттарнови, Д. Трезини, Шедель и т.д. Стиль построек пока подражателен, если не считать Леблоновских проектов, оставшихся невыполненными, и Шлютеровского (?) грота. Пробуют приспособить преимущественно голландские и английские мотивы, влияние же Москвы ничтожно.

В конце царствования Петра и при его преемниках сказывается влияние Московского зодчества, а вместе с тем появляются лучшие мастера, как П. Трезини и М. Земцов. Всех их, однако, затмевает В.В. гр. де Растрелли. Хотя он рожден за границей, но юность провел в России и знал так же хорошо Москву, как и зодчество Северной Италии и Южной Германии. Все то, что у мастеров Петровской эпохи кажется ученическими пробами, у Растрелли достигает небывалой красоты и логичности. Он справился и с исконным русским идеалом столпообразного храма, и с нагромождением колоннады на колоннаду, и с широкими отверстиями окон, необходимых в тусклые зимние дни, и нашел давно искомую форму многоярусных иконостасов. Словом, довел искания русского барокко до возможной высоты.

После него должен и не мог не начаться поворот. Стиль барокко был закончен, и архитектурное умение, - а оно было велико и на Руси, где за много веков пышно жило и развивалось только одно из искусств, зодчество, - должно было вылиться в идеальные формы. Счастливая в этом смысле случайность поставила во главе России лицо, относившееся с исключительным интересом к зодчеству. Императрица Екатерина II обратила серьезное внимание на строительство. Так, при ней был составлен и в значительной части выполнен план переустройства столицы, улицы урегулированы, реки и каналы скованы гранитными набережными и сооружены постоянные мосты. В то же время совершался медленный переворот стиля.

Пышные сооружения Растрелли были сначала заменены изящными работами Ринальди, более строгими и сдержанными работами Фельтена и грандиозными проектами Баженова. Все они еще мыслили, как завершители эпохи барокко. На смену же им явились предвестники классицизма, т. е. того направления, которое, стремясь к возможной рациональности построек, пользовалось исключительно формами, доведенными до совершенства вековою работою.

Представителями этого стиля оказались шотландец Камерон, принесший идеалы теоретиков ренессанса в том виде, как их сохранила далекая Англия, и итальянец Гваренги, принесший те же мечты из Италии, где только что работал Пиранези. Неоклассицизм зарождался повсюду, но только в России, третьем Риме, было вполне возможно развитие этого стиля.

После смерти Екатерины II и Павла I русская Империя поднялась на вершину своего могущества, отчасти за счет внезапного крушения последнего величайшего героя истории - Наполеона. Тогда для украшения столицы понадобились постройки, исполненные строгости и величия.

Гваренги был первым, кто начал обстройку столицы в строгом стиле еще при Императрице Екатерине II. Он продолжал то же дело при Императоре Александре и был как бы запевалой среди вторых мастеров: Л. Русска, Волкова, Соколова, Н. Львова, братьев Адамини и др. Но ни одному из последних не удалось выполнить грандиозных построек, отчасти по размерам таланта, а отчасти благодаря установившемуся в XVIII веке стремлению к эффектности в ущерб торжественности. Почву они подготовили, и из той же школы вышли: Воронихин, доведший до возможной высоты и размаха идеалы неогреческого стиля, Захаров, завершивший декоративное течение неоклассицизма, и Росси, выполнивший в натуре мечты Пиранези и при том без малейшей доли романтизма и без следов подчеркивания.

Вторые мастера, как Стасов, Демирцов, Ал. Брюллов, окружили произведения этих мастеров скромными, но весьма совершенными по стилю постройками. Весь Петербург от Адмиралтейской иглы до окраин был целен по стилю и казался одной постройкою, задуманною по общему плану. Кое-где стиль нарушался пышными дворцами Растрелли, но они играли ту же роль контраста, как и великолепные сады.

На этой высоте зодчество не могло долго оставаться, главным образом вследствие общего упадка аристократизма. Для буржуазии строгое совершенство классицизма было недоступно, и она требовала вместо красоты красивенького. Вместе с тем наступало археологическое течение, искавшее во всяком произведении искусства подражания совершенству былых эпох.

Буржуазное влияние чувствуется в работах Монферрана, развивается у Штакеншнейдера и Боссэ. Зародыши археологического направления сказываются еще у Баженова и Томона, развиваются у Тона и доводятся до ужасов работавшими в «петушином стиле». Одновременно понижаются вкусы и требования, обрываются исполнения грандиозных обстроек, мало-помалу забываются намеченные планы города и искажаются те ансамбли, которые прежде было повелено сохранять неприкосновенными. Рядом с этим было утрачено и чувство красоты, и то высшее, что было создано предыдущим поколением, объявили казенным и скучным - «Эти пустые, широкие, серые улицы; эти серо-беловатые, желто-серые, серо-лиловые, оштукатуренные и облупленные дома, с их впалыми окнами, яркими вывесками, железными навесами над крыльцами и дрянными овощными лавчонками; эти фронтоны, надписи, будки, колоды; золотая шапка Исаакия; ненужная пестрая биржа»… («Призраки» Тургенева). Вот мнение писателя следующего за Пушкиным поколения. Но тут, очевидно, смешение городского неблагоустройства, небрежного содержания зданий и их художественной ценности. Умение сознавать последнюю окончательно утеряно в эпоху реализма и возрождается лишь в начале ХХ века, когда развилось изучение истории искусства и когда пресытились реализмом, пройдя все глубины его.

Теперь «строгий Петербург» наполовину разрушен, сохранены лишь отдельные элементы его красоты. Они заслуживают самого внимательного сохранения и изучения не только потому, что они остатки старины, но потому, что произведения Расстрелли, Ринальди, Гваренги, Воронихина, Захарова и Росси принадлежат к числу совершеннейших произведений мировой архитектуры XVIII и XIX в<еков>.