Из переписки К.И.Чуковского и С.М.Алянского

 

1.

С.М.Алянский — К.И.Чуковскому

 

1933 г., 10 октября. Ленинград

 

10/X 33г.

Дорогой Корней Иванович,

Я не писал Вам так долго потому, что события, сопровождавшие рождение Детиздата, шли с кинематографической быстротой и бестолочью и нельзя было сообщить Вам ничего определенного.

Если то, что происходило между Москвой и Ленинградом, называют войной, то победительницей, пожалуй, осталась Москва. У Ленинграда были претензии стать центром Детиздата, но ничего из этого не вышло¹. По дошедшим сведениям, Лядова сильна, хотя новый зав. Смирнов тоже, будто бы, настроен против нас².

Итак, по-видимому, все осталось по-прежнему. Т. е. оба города будут иметь самостоятельные претензии и планы, которые утверждаются в Москве. В Ленинграде ничего не изменилось, кроме увеличения объема работы (увеличение плана). Система работы также, по-видимому, останется прежняя.

Лично у меня пропал аппетит к работе в Детиздате³.

Одновременно с Вашим письмом я получил официальное предложение от «Aсademia», а на днях меня посетил т. Сидоров, зам. зав. издательства «Aсademia», который приехал из Москвы специально договориться со мною и оформить мой переход⁴.

Скажу по совести, что предложение мне улыбнулось. Работа там интересная, материально она меня лучше может обставить (обещал Сидоров устроить мне паек), и работа в «А» дает мне возможность совместительствовать, другими словами, подправить материальные дела мои, пришедшие в крайний упадок. Я договорился с Сидоровым, что если мне удастся безболезненно вырваться из Детгиза (совместительство Детгиза и «Aсad<emia>» невозможно, так как Детгиз отнимет все силы), я приму предложение «Aсad<emia>».

В день отъезда Сидорова я встретил его в Гизе и он сообщил мне, что в Смольном предлагают назначить Герасимова (член ВКП (б), которого я знаю и который еще меньше, чем Турок, может быть представителем «Aсad<emia>» в Ленинграде, к тому же он хитрец и интриган)⁵. Сидоров должен был перед отъездом мне позвонить, но не позвонил. Из этого я заключаю, что моя кандидатура отпала.

Но у меня есть другое предложение. Ленинградский союз художников зовет меня организовать им издательство и тоже сулят разные благи. Это тоже интересно⁶. С Желдиным о своем уходе еще не говорил⁷. Если не отпустят меня по-хорошему — уйду со скандалом. В Детгизе не хочу оставаться по трем причинам: 1) чувствую себя там неуютно, 2) с Лебедевым сработаться не могу, нахожусь с ним на грани серьезного конфликта⁸ и 3) материально я так плохо обставлен, что живу в страшной нужде (получаю номинально 600 руб. в месяц, фактически за удержаниями (заем и пр.) всего 450 р., пайка никакого не имею).

У меня к Вам просьба. Если Вы будете в «Aсad<emia>» и Вам будет удобно, узнайте, пожалуйста, верно ли мое впечатление о том, что вопрос о моей работе в «Aсad<emia>» отпал.

Если будут какие-нибудь комбинации, связанные с совместной работой с Герасимовым, сообщаю, что это исключается, хотя отношения у меня с Герасимовым вполне нормальные.

Скоро ли приедете? Я предпочел о делах Детгиза и многих личных поговорить с Вами непосредственно, т. к. писать не люблю и не умею.

О Ваших делах в Ленинграде напишет Мария Борисовна⁹. Крепко жму руку.

Ваш С.Алянский

 

Письмо адресовано в Москву, где К.И.Чуковский находился с 6 или 7 по 21 октября 1933 г. (см.: СС. Т. 12. С. 516, 519).

¹ В сентябре 1933 г. решением ЦК ВКП(б) на базе детского сектора издательства «Молодая гвардия» и детского отдела Госиздата (Детгиз) было образовано Издательство детской литературы — Детиздат. Местопребыванием его руководства и основных подразделений назначалась Москва; в Ленинграде сохранялось отделение издательства.

См. запись в Дневнике К.Ч.: «18 сентября 1933. Вчера у Халатова. Он читал газету — и вдруг вскрикнул: “Ну уж это никуда не годится”. В “Правде” опубликовано постановление ЦК ВКП(б) (от 15/IX) “Об издательстве детской литературы”. Постановление явилось сюрпризом для Халатова, представителя горьковской партии. Горький, Маршак, Халатов были уверены, что Детгиз будет в Ленинграде, что Заведующим Детгизом будет Алексинский, что Детгизу будет предоставлена собственная типография. Все эти планы, как и предсказывала Лядова во время моего свидания с нею в Москве (2/VIII), потерпели крушение» (СС. Т. 12. С. 513-514). В цитате упоминаются: Артемий Багратович Халатов (1896–1938, расстрелян) — советский, партийный и издательский деятель, в 1927–1932 гг. председатель Правления Госиздата, и Михаил Андреевич Алексинский (1889–1938, расстрелян) — педагог, член коллегии Наркомпроса РСФСР.

² Вера Натановна Лядова (1900–1993), заведующая сектором детской литературы издательства «Молодая гвардия». Николай Иванович Смирнов (1893–1937, расстрелян) — партийный работник, ответственный сотрудник ОГИЗа, затем «Молодой гвардии»; первый заведующий Детиздата.

В Дневнике Чуковского есть также записи об этих новых руководителях детского издательства. «9 октября [1933]. Москва. <…> Лядова у власти. Она — Зам. Зав. Детиздата. Пошел я к ней. Упоена победой и утверждает, что ее положение прочнейшее. А между тем — Горький и Маршак против нее, Смирнов с нею на ножах, в детской книге она ничего не понимает, работать не умеет. <…> Умеет она склочничать, интриговать, подставлять ножку, действовать за кулисами. Говорят, что к ней благоволит Каганович. Несмотря на то, что Горький, Маршак, Желдин хлопотали об устройстве Детиздата в Ленинграде, — она отстояла Москву, она выжила Шабадиху, она завоевала себе Замзавство, она ничего не читает, детей не видит, а только бегает по заседаниям, по партийным организациям — и проводит под спудом свою линию. <…> На минутку видел в ОГИЗе Смирнова — седой и деятельный, но, говорят, сумасшедший. <…> 19 октября. В этом, увы, мне пришлось убедиться сегодня. Я пришел к Лядовой в “Молодую Гвардию” — туда уже переехал из ОГИЗа Смирнов». На следующих страницах Дневника Корней Иванович дает портрет Смирнова: внешне приветливый и внимательный, он беспрерывно строил «немыслимые планы», требовал предложений от писателей (в т. ч. от Чуковского), записывал их на клочках бумаги, которые тут же забывал (как и планы) (см. Там же. С. 517, 518 и 519); «10 ноября 1933. О нашем сумасшедшем Смирнове ужасные слухи: будто он приостановил в Москве печатание всех как есть детских книг, “покуда не создастся техническая база для этого дела”! Идиот!!» (Там же. С. 521); «13 января 1934. Был вчера у Алянского. Оказывается, Смирнов смещен. Как, при каких обстоятельствах, не знаю» (Там же. С. 526). В цитате упоминается Елизавета Юльевна Шабад (1878–1943) — педагог, сотрудница издательства «Молодая гвардия»; одной из первых в нашей стране начала заниматься исследованием детской речи.

³ С 1932 г., после ухода из «Издательства писателей в Ленинграде», С.М.Алянский работал в издательстве «Молодая гвардия», а после его реорганизации занял должность заведующего производственным отделом в Ленинградском отделении Детиздата.

⁴ «Aсademia», издательство (1921–1937), специализировавшееся в выпуске научной литературы, гл. обр. гуманитарного характера, и лучших произведений мировой классики. До 1929 г. располагалось в Ленинграде, затем в Москве; в Ленинграде оставалась редакция. Председателем редакционного совета издательства был А.М.Горький, его заместителем и директором в 1932–1934 гг. (с перерывом на ссылку в Минусинск) — Л.Б.Каменев. К.И.Чуковский активно сотрудничал с издательством, печатался в нем, знал его работников, бывал у Каменева.

Алексей Алексеевич Сидоров (1891–1978) — искусствовед, историк книги, профессор. Никакие источники не указывают на то, что он занимал какой-то административный пост в «Academia»; он состоял в редакционном совете, много печатался там. Возможно, что при поездке в Ленинград он был наделен какими-то полномочиями вести переговоры с С.М.Алянским, пользовавшимся большим авторитетом в издательских кругах.

⁵ Вероятно, речь идет о Павле Федоровиче Герасимове (1878–1949), в ту пору директоре типогграфии «Печатный двор», позднее — директоре Ленинградского отделения Гослитиздата. Турок Леонид Михайлович, сотрудник отдела массовой работы и агитации Ленинградского обкома ВКП(б), затем заведующий Государственным издательством художественной литературы (в структуру которого входила «Aсademia»), член редколлегий журнала «Литературная учеба» (возглавлял редколлегию А.М.Горький) и Большого Энциклопедического словаря, автор книги «Учение о партии» (1930), впоследствии доктор исторических наук, профессор.

⁶ Это предложение Алянский принял в 1938 г., когда стал заведующим издательством Ленинградского Союза художников, выпускавшим агитационные плакаты.

⁷ Лев Борисович Желдин (1905–1959) — директор Ленинградского отделения Детиздата.

⁸ Владимир Васильевич Лебедев (1891–1967) — художник. Возглавлял художественную редакцию Детского отдела Госиздата, потом Ленинградского Детиздата. Биограф Алянского С.В.Белов пишет: «Самуил Миронович познакомился с художником еще в начале 1920-х годов (когда Лебедев работал в издательстве “Радуга”. — Публ.) и с тех пор на всю жизнь оставался его верным учеником и почитателем» (Мастер книги. C. 81). В 1936 г., после статьи «О художниках-пачкунах» в «Правде» (1936. 1 марта) В.В.Лебедев был вынужден уйти из Детиздата и в дальнейшем много сотрудничал с С.М.Алянским в Детгизе уже как договорный художник-иллюстратор.

⁹ Мария Борисовна Чуковская (1880–1955) — жена Корнея Ивановича.

 

2.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1937 г., 1 сентября. Москва

 

Милый Алянский!

Ничего не понять по-настоящему. Видел Цыпина. Он полон всяких надежд, говорит о будущих планах Детиздата, о новых сериях книг, о художниках, о моей повести, о комбинате Детской Книги и проч., и проч.¹

Оболенская очень довольна успехом «Книжек-Малышек» и готовит новую серию. Она шлет Вам привет². Мне вообще показалось, что атмосфера в Детиздате спокойнее, чем мне ее изображали³. Впрочем, я был там недолго.

«Крокодил» вышел. Мне нравится его внешность. Простая, изящная. Но опечатки ужасные. «От двух до пяти» разошлись. Я не мог купить в Москве ни одного экземпляра.

Ну, бегу на вокзал.

Всего лучшего! Ваш К.Чуковский

 

Письмо адресовано в Ленинград из Москвы, где К.И.Чуковский находился 30 августа –1 сентября 1937 г. по пути в Кисловодск (см.: СС. Т. 13. С. 41, 43).

¹ Григорий Евгеньевич Цыпин (1899–1938, расстрелян) — директор Детиздата. Его имя не раз упоминается в Дневнике и в письмах Чуковского разным адресатам.

² Екатерина Михайловна Оболенская (1889–1964) — заведующая отделом дошкольной литературы Детиздата, жена партийного публициста, директора Института истории науки и техники АН СССР В.В.Оболенского (лит. псевдоним — Осинский). В июне 1937 г. по распоряжению Сталина на заседании ЦК ВКП(б) Осинский был выведен из состава кандидатов в члены ЦК, 14 октября 1937 г. его и его старшего сына арестовали; 17 октября 1937 г. арестовали Е.М.Оболенскую (в лагере была на общих работах, где тяжело заболела, потом — медсестрой; освобождена в 1945-м).

Книжки-малышки — издания в 32-ю долю листа, выпускавшиеся огромными тиражами. В таком формате печатались и некоторые сказки Чуковского.

³ В это время работу Детиздата проверяла комиссия ЦК ВЛКСМ. Из Дневника К.Ч. от 30 августа 1937 г.: «Я пошел <…> в Детиздат. Там паника, ничегонеделание, ожидание результатов ревизии ЦК. Видел Оболенскую: откровенно трепещет и за себя, и за Цыпина. Ревизия, производимая Бабушкиной, неблагоприятна для Цыпина. Бабушкина, говоря со мною в Ленинграде, указывала мне, что “Круг знаний” есть книга жульническая, что статейки все понатасканы отсюда-оттуда — из “Известий”, из “Года 17-го”, из “Пионерской правды” — и заплачено за них Цыпиным 50 тысяч авторских гонораров, а еще 50 тысяч за такие статейки, которые ни к черту не годятся! 48 тысяч он заплатил за оформление книги, не считая гонораров художникам, платы за клише и т. д. У Бабушкиной одна установка: погубить Цыпина. По крайней мере мне так показалось в Ленинграде. Цыпина я не видел, но говорил с ним по телефону. Говорил о своем “Крокодиле”, который вышел наконец после 10-летнего перерыва. Я просто не поверил глазам, когда вчера мне в Детиздате показали зеленую книжку, очень изящно и просто оформленную. Тираж 100 300. Цена 2 рубля — то есть почти даром. И вот на стр. 35-ой:

 

Звери Ванюшку (!) так ласково любят.

 

Вале (!) и Ляле читает Жюль Верна.

 

Черт знает что! Сволочи-неряхи. В моей “От 2-х до 5-ти” — около 25 ошибок, здесь такие чудовищные — чем это объясняется? <…>

Был у меня Цыпин. Он сделал с нами невозможную вещь: обещал нам в Москве квартиру, и не дал ее. Мария Борисовна потрясена этим вероломством. Он пришел и, как всегда, стал объяснять дело так, что мы снова поверили и в квартиру, и в Детиздат, и, главное, в то, что Цыпин — теплый, благожелательный, милый человек. Когда ему нужно, он выпускает как из тюбика жидкость — обаяние и легко покоряет сердца.

Был в магазине Детской книги. Не протолкнуться. “От двух до пяти” уже вся разошлась» (СС. Т. 13. С. 41-43).

В цитатах упоминаются факты и лица:

«Круг знаний» — 10-томная Детская энциклопедия. Для ее издания в 1936 г. в Детиздате была образована специальная редакция. Она подготовила два тома. 11 мая 1937 г. Цыпин сообщал в «Комсомольской правде»: «Вскоре выйдет из печати пробный том Детской энциклопедия "Круг знания". Издательство придает этому изданию большое значение. Пробный том будет разослан педагогам, библиотекарям, писателям, научным деятелям, пионервожатым, школам. После того, как книга получит оценку широких кругов общественности и нам укажут недостатки этого издания, мы к концу года начнем выпуск всех десяти томов Детской энциклопедии». В результате работы комиссии издание было прекращено.

Антонина Петровна Бабушкина (1903–1947) — сотрудница Наркомпроса РСФСР, заведующая кафедрой детской литературы и библиотечной работы с детьми Московского государственного библиотечного института, главный редактор журнала «Детская литература», редактор журнала «Мурзилка».

Издание 1937 г. сказки «Крокодил» с рисунками Ре-Ми (Николая Васильевича Ремизова, наст. фамилия Васильев, 1887–1975; имя художника, после Октябрьской революции 1917 г. находившегося в эмиграции, не было указано в книге) (редактор Е. Оболенская, художественный редактор С.Алянский). Вместо Ванюшки и Вали, как ошибочно напечатано в книге, — у Чуковского: Ванюши и Ване (это же Ваня Васильчиков!).

Речь идет о 7-м издании книги «От двух до пяти», также выпущенном Детиздатом в 1937 г. Тираж 50 тыс. экз. Впоследствии это издание было изъято из библиотек из-за упоминаний в нем имен репрессированных «врагов народа» — детского поэта Л.Квитко и наркома просвещения Украины В.П.Затонского.

О квартире, обещанной Цыпиным — в 1936 г. директор Детиздата предложил Чуковскому переехать в столицу и выдал ему обязательство на официальном бланке: предоставить уже в 1937 г. пятикомнатную квартиру на 1-й Мещанской улице. Семья стала готовиться к переезду. В августе 1937 г. Г.Е.Цыпин был снят с должности, затем арестован и расстрелян. В сентябре Чуковский обратился с челобитной о квартире к генеральному секретарю ЦК ВЛКСМ А.В.Косареву. Тот поручил разобраться с «делом Чуковского» новому директору Детиздата комсомольскому работнику С.А.Андрееву. Тот, в свою очередь, предложил писателю не новую квартиру, а лишь помощь в обмене ленинградской на московскую. В июне 1938 г. Литфонд предоставил фактически бездомному Чуковскому в аренду дачу в Переделкине, на которой он продолжал ждать квартиры. Осенью 1938 г. Косарев и вся верхушка комсомола были сняты и объявлены «врагами народа», коснулось это и Андреева (впоследствии многие были расстреляны). Совершенно отчаявшийся Чуковский вынужден был обращаться с просьбой о крыше над головой в правительство. По указанию В.М.Молотова ему предоставили квартиру в доме на улице Горького, теперь украшенном памятной доской.

 

3.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1943 г., 4 февраля

 

Дорогой С. М. Вот мы и в Москве¹. Первое письмо пишу Вам. Мария Борисовна чуть не плакала, когда вновь увидела березки, сосенки, настоящий снег. Женя по своей инициативе написал Вам письмо — Вам и Ниночке². Я еще никого не видал. Если что нужно, телеграфируйте. Ехали великолепно. Здоровы. Конечно, на первых порах трудно устроиться. Но — в Москве.

Ваш К.Ч.

 

Почтовая карточка «Завоеваний Октября не отдадим!» из Москвы в Ташкент.

¹ Чуковский с женой Марией Борисовной и внуком Женей (Евгением Борисовичем; 1937–1997) вернулись из эвакуации в Москву 2 февраля 1943 г.

² Дочь Самуила Мироновича. См. примеч. 3 к письму 4.

 

4.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1952 г., апрель

 

Дорогой Самуил Миронович, я рад, что Вы не разлюбили меня (как мне почему-то казалось) и что, значит, наша сорокалетняя дружба выдержала испытание временем. Я хорошо понимаю, что мой «юбилей» это похороны, что никто уже не возлагает на меня ни малейших надежд, что хоронят меня по третьему разряду, но приятно, черт возьми, что за моим катафалком шагает такой испытанный друг, как Алянский¹. Как любил я читать Вам свои (<…>: копия испорчена. — Публ.) молодые статьи, как восхищало меня Ваше отношение к Блоку, как понимаю я Константина Александровича, для которого Вы родная душа² — и как обрадовались мы с Марией Борисовной, увидев под одной из депеш Ваше любимое имя! Приветствую Ниночку — покуда она еще не уехала в свой колхоз за пантами — и сердечно обнимаю Вас обоих³.

Мария Борисовна здесь со мною. Я все еще корплю над XII томом Некрасова⁴, она целыми днями сидит на балконе под солнцем. Погода небывало прелестная!

Весь Ваш К.Чуковский

 

Письмо датируется по содержанию.

¹ 1 апреля 1952 г. Чуковскому исполнилось 70 лет. К.Ч. записал в Дневнике: «Ровно 12 часов ночи на 1-ое апреля. Мне LXX лет. На душе спокойно, как в могиле. Позади каторжная, очень неумелая, неудачливая жизнь. 50-летняя лямка, тысячи провалов, ошибок и промахов. Очень мало стяжал я любви: ни одного друга, ни одного близкого. <…> Были у меня друзья? Были. Т.А.Богданович, Ю.Н.Тынянов, еще двое-трое. Но сейчас нет ни одного человека, чье приветствие было бы мне нужно и дорого. Я как на другой планете — и мне даже странно, что я еще живу. <…> Днем все повернулось иначе — и опровергло всю мою предыдущую запись… (Далее следует список гостей и полученных поздравлений. — Публ.). Хотя я и понимаю, что это похороны по третьему разряду, но лучших я по совести не заслужил» (СС. Т. 13. С. 133).

² Константин Александрович Федин (1892–1977) — писатель. Он и Алянский были знакомы по Ленинграду с 1920-х гг.; именно Федин, председатель правления «Издательства писателей в Ленинграде» предложил Алянскому стать директором этого издательства. Их связывала пожизненная дружба. В 1961-м, к 70-летию Алянского К. Федин написал ему: «Все мои чувства сегодня с Вами. Если бы судьба отняла у моей жизни встречу с Вами, я потерял бы не только доброго друга — нет! Сам образ Петрограда—Ленинграда, для меня драгоценный, стал бы бедней в моем воображении. <…> Вы были умным товарищем и внимательной няней советских писателей той ранней ленинградской поры» (Цит по: Мастер книги. С. 66).

³ Нина Самуиловна Алянская (1928–?) — дочь С.М., окончила биологический факультет МГУ, работала научным сотрудником в Главном Ботаническом саду.

⁴ Чуковский занимался составлением, комментированием и редактированием последнего тома Полного собрания сочинений Н.А.Некрасова (материалы для биографии, дополнения к предыдущим томам). По признанию в Дневнике, этот том «выпил у него всю кровь». Книга вышла из печати в 1953 г.

 

5.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1954 или 1955 гг.

 

Дорогой Самуил Миронович<!>

Почему Вы давно у нас не были?

Пожалуйста, приходите. Это письмо передаст Вам художник Збарский, о котором мы с Вами говорили¹. Я был бы очень рад, если бы Вы дали ему проиллюстрировать какую-нибудь мою сказку — напр., про д-ра Айболита, даже отрывок, который я дал в Календарь — Галине Владимировне². Или — сказки стран народной демократии. Я очень люблю дарование Збарского и твердо верю, что Вы согласитесь со мной³.

Ваш К.Чуковский

 

Датируется по содержанию.

¹ Лев (Феликс) Борисович Збарский (1931) — художник книги, театра и кино. Сын академика Б.И.Збарского (1885–1954), участвовавшего в бальзамировании тела В.И.Ленина. Чуковский знал семью Збарских с довоенной поры, бывал в их доме.

² Речь идет о первой главе из сказки «Одолеем Бармалея» («Злая-злая нехорошая змея // Молодого укусила воробья…»), написанной в 1942-м и ошельмованной в 1944 г. (см. подробнее примеч. 4 к письму 15). В 1955 г. эта глава как самостоятельное стихотворение «У доктора Айболита» была напечатана в журнале «Мурзилка» (№ 1) с рисунками В.Конашевича (которые, по мнению Чуковского, были сделаны «без особой любви») и в переделанном виде отдана для публикации в альманах-календарь «Круглый год» (на 1956 год), составителем которого была редактор Детгиза Галина Владимировна Карпенко. Кроме того, Корней Иванович решил ее использовать в качестве вступительной главы к стихотворной сказке «Айболит». (С этой главой «Айболит» выходил в нескольких изданиях сборника Чуковского «Чудо-дерево», затем она была отброшена.)

³ Такое рекомендательное письмо имело смысл лишь в указанные годы, — уже в 1956-м, после появления оформленного Ф.Збарским сборника «Избранных сочинений» Ю.Олеши (М.: Худож. лит.), он как художник получил широкую известность и в дальнейшем, вплоть от отъезда из СССР в 1972 г., имел множество заказов.

Для Детгиза над книгами Чуковского Ф.Збарский не работал. В 1961-м в соавторстве с М.Клячко он сделал весьма авангардные рисунки к его сборнику «Бутерброд» (М.: Детский мир), в 1965–1969 гг. оформлял шеститомное Собрание сочинений (М.: Худож. лит.), а в 1966-м — книгу «Мой Уитмен» Чуковского в издательстве «Прогресс».

 

6.

С.М.Алянcкий — К.И.Чуковскому

 

1955 г., 1 августа

 

Дорогой Корней Иванович,

Не успел я придти сегодня в издательство, как мне сообщили, что рукопись Вашего сборника «Сказки» сдана на иллюстр<ирование>¹. Таким образом, Ваше письмо к Пискунову, по-видимому, устарело². Несмотря на это я передал его.

Макет с Вашими подробными замечаниями к макету получил. Это все очень хорошо, но вот беда: Вы забыли указать в макете, какие строчки Вы снимаете?

Крепко жму руку. Ваш С.Алянский. Простите что пишу карандашом.

1. VIII. 55.

 

¹ Речь идет о сборнике «Сказки», выпущенном Детгизом в 1955 г. (Сдан в набор 21/V 1955 г., подписан к печати 9/IX 1955 г.; художественный редактор С.М.Алянский). Тираж 200 000 экз. Книга в значительной мере повторяла издание 1953 г. и включала в себя основные сказки, стихи, загадки и песенки, проиллюстрированные В.Конашевичем, Н.Радловым, Ю.Узбяковым и Е.Чарушиным. Сборники с похожим составом выходили и прежде (в 1943, 1944, 1948 гг.). Детгизу, видевшему огромный спрос на книги Чуковского, такие бесхлопотные переиздания были удобны и выгодны. Однако к середине 1950-х писателя уже не устраивали ни урезанный состав, ни иллюстрации этих книг (какие именно — см. письмо 8). К тому времени он закончил перерабатывать сказку «Бибигон», в очередной раз отшлифовал прозаического «Доктора Айболита» (по Гью Лофтингу), у него был замысел расширить стихотворного «Айболита», ему хотелось вновь напечатать «Крокодила»; он мечтал о замене или, по крайней мере, улучшении многих рисунков (сделанных в разное время, для разных изданий, в т. ч. в спешке — в годы войны).

² Константин Федотович Пискунов (1905–1981) — директор Детгиза. Письмо к нему Корнея Ивановича не найдено.

 

7.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1955 г., 27 августа

 

Переделкино, 27 авг. 55

Дорогой Самуил Миронович,

получил я от Вл<адимира> Мих<айловича> милое письмо, где он уведомляет меня, как прелестно выходит у него Бибигон — его фигурка в разных одеяниях. Но тут же предлагает заменить образ повествователя — образом д-ра Айболита¹. В этом пункте я дерзаю не согласиться с Владимиром Михайловичем. Дело происходит в Переделкине, у меня на даче, с моими внучками, а он изобразит вместо меня Айболита, все спросят: где же сова Бумба, попугай Карудо, обезьяна Чичи, собака Ава? Где кабинет, наполненный зверями? Нужно будет изменить всю обстановку, изображенную в книжке «Доктор Айболит»! Нет, хочешь не хочешь, Конашевичу придется изобразить нечто длинное, седое, носатое — пусть и карикатурное — но близкое к моему облику. Умоляю Вас повлиять на него в этом смысле. Не собираетесь ли Вы в Л-д? Я пишу ему письмо, но конечно, здесь необходимо Ваше личное воздействие, Ваш авторитет. Поезжайте к нему, пожалуйста!

Ваш Чуковский (отец)².

 

¹ Весной 1955 г. в Детгизе началась подготовка к первому отдельному изданию сказки К.Чуковского «Бибигон». Художником книги стал В.М.Конашевич. Рисунки предполагались черно-белые.

Сказка была написана вскоре после окончания Великой Отечественной войны и печаталась в журнале «Мурзилка»: № 11 и 12 за 1945 г. и № 1-7 за 1946 г. Рисунки к сказке (цветные) делал В.Конашевич, причем Корнею Ивановичу поначалу они очень не нравились, о чем он прямо писал художнику: «Первые Ваши рисунки к “Бибигону” ниже Вашего уровня»; последующие же — «понравились чрезвычайно» (письмо от апреля 1946 г. в Архиве Е.Ц.Чуковской), хотя замечаний к ним оставалось еще вдосталь. Предполагалось, что за журнальным выпуском «Бибигона» последует его книжное издание в Детгизе.

Драматическая история первой публикации этой сказки пунктирно отражена в Дневнике К.Ч.:

«25 июня 1946. Третьего дня вечером пришел ко мне в Переделкино Алянский и сказал, что ведется большая кампания против “Бибигона”: будто бы Маршак всюду заявляет, что это бездарная вещь, и будто бы завтра (т. е. 24-го) в ЦК ВЛКСМ будет его ругательный доклад о “Мурзилке”, главной темой доклада будет — ничтожество “Бибигона”. Меня это как кипятком обварило: “Бибигон” вполне беззащитен. Стоит завтра какому-нибудь ослу заявить, что в этой сказке — политические намеки, и книга будет изъята, Детгиз не выпустит ее, “Мурзилка” прекратит ее печатание. <…>

В ЦК ВЛКСМ собрались все подсудимые: Бабушкина, Халтурин, я, Алянский. В качестве судей прибыли библиотекарши, два-три педагога, Лидия Кон — и Каверин. К “Бибигону” предъявлены были идиотские обвинения: “внучки мои завизжали”, что это за выражение “завизжали”? и т. д.

“Мурзилка” — дрянной журнал, — но по существу никто не умел его выругать, говорили обиняками, о “Бибигоне” никто не сказал ни одного дельного слова, но разноса не было. <…> В общем, все обошлось благополучно — но главный бой отложен на четверг. <…> И.В.Сталин выразил свое неодобрение издающимся в СССР журналам и потребовал, чтобы они повысили свое качество. ЦК ВЛКСМ решило рассмотреть все журналы и каждому сделать свои предложения. Рассматривается каждый журнал дважды — сначала у Мишаковой, потом, на основе первого рассмотрения, у Михайлова. Так что еще раз будут сечь “Бибигона” в четверг. <…>

26 августа 1946. Неделя об Ахматовой и Зощенко. <…> У Федина — Алянский, Паустовский, Гус. Только и разговоров — о Зощенко и Ахматовой. Я всячески запретил себе подобные разговоры — они мешают работать. <…>

29 августа 1946. Сегодня 29 августа в пятницу в “Правде” ругательный фельетон о моем “Бибигоне”… <…> Значит, опять мне на старости голодный год…» (СС. Т. 13. С. 85-88).

Об упоминаемых в цитатах лицах и событиях: Антонина Петровна Бабушкина — см. примеч. 4 к письму 2, писатель Иван Игнатьевич Халтурин (1902–1969) — член редколлегии «Мурзилки», Лидия Феликсовна Кон — старший редактор дошкольного отдела Детгиза; Ольга Петровна Мишакова — секретарь ЦК ВЛКСМ, заведующая отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ (эта организация была издателем «Мурзилки»); Николай Александрович Михайлов — первый секретарь ЦК ВЛКСМ; неделя об Ахматовой и Зощенко — публикация (21 августа 1946 г.) Постановления ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград” и последовавшая за ней газетная вакханалия; ругательный фельетон — статья С.Крушинского «Серьезные недостатки детских журналов» (Правда. 1946. 29 августа), в которой среди прочего говорилось: «…нельзя допускать, чтобы под видом сказки в детский журнал досужие сочинители тащили явный бред. С подобным бредом под видом сказки выступает в детском журнале “Мурзилка” писатель Корней Чуковский… Нелепые и вздорные происшествия следуют одно за другим… Дурная проза чередуется с дурными стихами… Натурализм, примитивизм. В “сказке” нет фантазии, а есть одни только выкрутасы. Чернильница у писателя большая, а редакция журнала “Мурзилка” неразборчива…» Публикация сказки была оборвана на последнем номере, — как считал Чуковский, на самом интересном месте.

Через 10 лет Чуковский сильно переделал (фактически написал заново) «Бибигона» для издания в Детгизе.

Публикуемому здесь письму к художественному редактору книги предшествовал обмен письмами между художником и писателем, Ленинградом и Переделкином.

Речь шла об иллюстрациях к сказке.

В.М.Конашевич — Чуковскому, август 1955: «…У меня возникают кое-какие сомнения и вопросы к Вам. <…> Я не решаюсь делать Вас так, как Вы есть. Большого сходства не будет, как я не стану биться. Да и внешность Ваша не дедовская: без бороды, без очков. Стремясь изобразить Вас, я только свяжу себя: мне трудно будет оперировать с Вами в смысле всяких эмоций. В первом же случае, как Вы мне попались, т. е. когда пришлось мне нарисовать Вас, я нарисовал Айболита, — из прозаического Айболита. И это мне понравилось. Что Вы на это скажете? Теперь — обложка. Вашу идею, — летящего на стрекозе Бибигона, — приветствую в смысле: приемлю. Вы предполагаете изобразить Бибигона крупным планом. Это смутило меня попервоначалу. Не перестанет ли он быть лилипутиком? Но надо же показать детям его в красках и поближе! Думаю, что справлюсь. Я уже сделал эскизик. Как будто выйдет.

Вот пока и все. Очень может быть, что Алянский приедет на денек ко мне. Грозится во всяком случае. Передайте ему, пожалуйста, ответы на это письмо. И полномочия».

К.И.Чуковский — В.М.Конашевичу, 27 августа 1955 г.: «…Мне очень импонирует та манера, в которой вы сделали теперь “Бибигона” — смелая, виртуозная, лаконичная, свободная. <…>

Насчет же своей персоны я позволяю себе не согласиться. Дело происходит у меня на даче, в Переделкине, с моими подлинными внучками, и все поверят в реальное бытие Бибигона только в том случае, если я буду я. А ежели Вы изобразите меня Айболитом, явится бездна вопросов: почему же Айболит перестал лечить зверей? Где сова Бумба? Где Карудо? Где Чичи? Где Аза? И почему Айболит зовет к Бибигону доктора, если он сам умеет лечить? Нет, милый друг, как ни противна Вам моя персона, придется скрепя сердце изображать нечто длинное, носатое, седое (хоть раз или два, не больше!), в дачной полосатой пижаме, с признаками писательского быта (это не обязательно). Очень хотелось бы запечатлеть тот момент, когда я, подняв кверху “грозительный палец”, делаю ему выговор, а он сидит у меня на огромной ладони, виновато понурив свою головенку. Можете карикатурить меня сколько угодно, но, если не будет меня, пропадет убедительность сказки.

Я счастлив, что Вы одобрили новый (девятый) вариант “Бибигона”. Весь успех этой книжки зависит теперь от Вас. Верю, что обложка будет блистательная — и что отсутствие красочных рисунков не повредит лилипуту. Бью челом Евгении Петровне. Алянский расскажет Вам, какая беда стряслась с Женей [по записи Чуковского в Дневнике: «18-го августа Женя (внук К.И. — Публ.) раздробил себе плечевую кость взрывчаткой, которая предназначалась им для ос»]. Сейчас же пишу Алянскому».

Некоторые перипетии с иллюстрациями к «Бибигону» запечатлены в Дневнике К.И.Чуковского.

«19 октября 1955. Были у меня Алянский и Конашевич с рисунками к “Бибигону”. Обложка ужасная — в виде картины — (не графика, а живопись), старательная, дамская, в духе Елизаветы Бем. Много промахов, одежда у Бибигона какая-то гуцульская, есть конечно прелестные увражики (сцена с индюком, спуск на парашюте), но их мало, рисунок часто вялый и шаблонный. Старчество. Старчество. <…>

8 ноября 1955. Вчера был у меня Алянский. Привез в Москву от Конашевича окончательные рисунки к “Бибигону”» (СС. Т. 13. С. 205, 207).

11 мая 1956 г. книга была подписана к печати. Пока она готовилась и печаталась, Корней Иванович продолжал шлифовать «Бибигона». Например, 28 февраля 1956 г. он записывает: «В феврале я заново переработал “Бибигона” — это 12-й вариант» (Там же. С. 212). В сборник «Чудо-дерево» он включил расширенный вариант «Бибигона» (с главами о Цинцинелле, которых в отдельном издании не было), и Конашевич для этого сборника частично изменил и сделал дополнительные рисунки.

² В Детгизе печатались книги и писателя Николая Чуковского, сына Корнея Ивановича.

 

8.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому и В.М.Конашевичу

 

1955 г., 20-е числа сентября1

 

Новые иллюстрации Конашевича, необходимые для книги Чуковского (1956)²

 

«Краденое солнце» (вместо рисунков Радлова).

«Что сделала Мура»³.

«Бибигон»³.

«Топтыгин и луна»³.

«Храбрецы» (заново)³.

«Барабек» ³.

«Чудесная рыба»⁴.

«Чудесные слоны»⁴.

Кроме того требуются, как мне кажется, следующие исправления (страницы указаны по изданию 1953 г.):

 

«Тараканище»

Стр. 12. Слон и бегемот плохо смеются, лучше бы сделать смеющихся зайцев и медведей³.

Стр. 13. Заменить бегемота баранами, бьющими в барабан (вообще в книжке слишком много бегемотов!)³.

Стр. 14. В небе черная дыра должна быть круглая от луны³.

 

«Федорино горе»

Стр. 54. Изменить кухню. Сделать ее менее шикарной.

 

«Путаница»

Стр. 64. Справа нарисовать лягушат, слева — утят.

 

«Айболит»: уменьшить 1-й рисунок⁴.

 

«Краденое солнце»

Дать рисунки Конашевича.

Стр. 72. Бой медведя с крокодилом изобразить темпераментнее.

 

«Цыпленок»

Не лучше ли, чтобы «Цыпленка» иллюстрировал Конашевич?

Стр. 85. Не нужно мух, пусть будут одни только черви и червячки (букашки).

 

«Топтыгин и лиса»

Стр. 89. Старые рисунки Конашевича были лучше (см. изд. 1943 года, стр. 134-139).

Стр. 93. Чтобы взглянуть на свое отражение, медведь должен наклониться над лужей; тогда хвост окажется наверху, и охотники увидят его³.

 

«Загадки»

Стр. 115. Четыре девочки должны быть одинаковые, а не разные³.

 

«Храбрецы»

Стр. 124. Нужны смешные и типичные портные, а не дети³.

Стр. 125. «Слониха читает». Рисунок уменьшить вдвое.

 

«Закаляка»

Стр. 126. Уменьшить рисунки. Дать стихотворение на шпонах.

 

«Телефон»

Не воспользоваться ли некоторыми рисунками, изготовленными Конашевичем для отдельного издания?

 

Содержание

Заставка должна быть веселее. Тут и Ваня Васильчиков, и доктор Айболит, и Федора, и Бармалей — и Таничка с Ванечкой, и самолет, и зайчики в трамвайчике, и воздушный шарик с комарами⁶.

 

Архив Е.Ц.Чуковской. Машинописная копия.

¹ Датируется по письму К.И.Чуковского В.М.Конашевичу от 23 сентября 1955 г.: «Сегодня Детгиз окончательно утвердил содержание моего Однотомника. <…> Ради бога не поддавайтесь болезням. Это Вам не к лицу. С именем Конашевича у нас всегда связано представление о молодости, о неутомимом труде. Болезни для Вас нетипичны. Берите пример с Алянского. Давно ли он (желтый и стенающий) был отправлен — прямо с поезда — на больничную койку? А вчера я видел его в Детгизе здоровым и крепким — тот же Муля, каким мы знаем его семьдесят лет! Болезнь не оставила никаких следов; только врачи запретили ему пить и курить».

² Речь идет о сборнике, получившем позднее заглавие «Чудо-дерево» (см. письмо 8). Художественный редактор С.М.Алянский. Подписан к печати 6 сентября 1956 г.

Еще в апреле 1955-го К.И.Чуковский сообщал В.М.Конашевичу: «К началу 1956 года Детгиз готовит “Полного Чуковского”, так что работы будет у Вас преизбыточно. Было бы отлично, если бы для этого издания удалось выхлопотать краски. Тогда иллюстрации Ваши выиграли бы вдесятеро. К работе над этим изданием нужно приступить уже сейчас. Томище будет изрядный, если ввести в него прозаических «Айболита» и «Бибигона».

Почему-то мне кажется, что я до этого издания не доживу, но мне приятно думать, что у советских ребят будет изобильное чтиво, а не тощая книжонка, исчерпывающаяся в десять минут».

³ Эти иллюстрации сделаны заново или исправлены по замечаниям Чуковского. Не отмеченные остались такими, как в издании 1953 г. (и в повторении его — 1955 г.)

⁴ Не вошли в новое издание «Чудо-дерева». Эти загадки, которые здесь Чуковский называет «Чудесная рыба», «Чудесные слоны», в печати появлялись как «железные»: «С тяжелым топотом навстречу пулеметам // Железные слоны бежали по болотам…» (Танки), «Железная рыба плывет под водой…» (Подводная лодка) (см., напр., сб. «Красная Армия», М.; Л.: Детгиз, 1942. С. 7 и 17; «Чудо-дерево» 1943 г., «Загадки» 1946 г. и др.).

⁵ В сборнике «Чудо-дерево» сказка «Айболит» в отличие от изданий 1953 и 1955 гг. имела другое начало, для которого была использована первая глава военной сказки «Одолеем Бармалея» (см. примеч. 2 к письму 4). Для нее В.Конашевич сделал новый вступительный рисунок.

⁶ Все произведенные в книге изменения коснулись только рисунков В.М.Конашевича, пожелания о замене или исправлении рисунков к «Краденому солнцу» (покойного художника Н.Радлова), «Цыпленку» (Е.Чарушина), «Мойдодыру» (Ю.Узбякова) были по каким-то причинам (экономия гонорарного фонда? плановые сроки выпуска? загруженность другими изданиями?) издательством проигнорированы. Между тем уже в этом письме (а в последующих — еще сильнее) видно стремление Корнея Ивановича выпускать свои сборники, как он их называл, посмертные, в оформлении одного Конашевича или стилистически близких художников. При альбомном формате книги грубые карикатуры Н.Радлова, чисто советская манера Ю.Узбякова рядом с чуть старомодным, но изящным, тончайшим, с выдумкой рисунком Конашевича и сейчас, когда эти книги стали музейными раритетами, вызывают недоумение.

«Чудо-дерево» выглядит действительно чудом благодаря нарядной суперобложке, переплету, форзацу и титульному листу, выполненным Конашевичем по советам и в ряде случаев — по эскизам самого Чуковского.

Обманутые ожидания Чуковского и Конашевича отчасти были компенсированы во втором издании «Чудо-дерева» (М.: Детгиз, 1957; художественный редактор С.М.Алянский) — для него Конашевич сделал цветные вклейки к сказкам «Федорино горе», «Тараканище», «Мойдодыр», «Айболит», «Бибигон», «Крокодил» и фронтиспис — портрет писателя. Пестрый же состав художников остался прежним.

 

9.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1956 г., до 13 марта¹

 

Дорогой Самуил Миронович.

Я перебрал много эксцентрических заглавий: «Карабараз», «Ехали медведи» и вдруг вспомнил о «Чудо дереве». Ведь в сущности это тот же сборник — только расширенный². Итак: Чудо дерево. На переплете это дерево можно нарисовать не очень высоким, чтобы было побольше неба. И вот — в небе — над деревом — с одной стороны доктор Айболит в самолете, с другой — Бибигон на стрекозе, и где-нибудь сбоку — жаба на метле, а вокруг дерева ведут хоровод: Крокодил, Мойдодыр, Федора, Медведь и другие.

Это в том случае, если Конашевичу захочется сделать переплет в романтическом женственном стиле.

Но у него есть и другой стиль — мужской — который сказался в рисунках к сказке «Так и не так»: лаконический, энергичный. Этот стиль более всего подходит для переплета. Если он изберет его — можно не рисовать дерева, а сделать доктора на самолете, жабу на метле и Бибигона на стрекозе, а внизу Боба везет в тележке лошадь и за ним медведи на велосипеде. А можно и без Бобы, а крупным планом одних медведей на велосипеде (в профиль). Так даже лучше.

<Рисунки К.Чуковского>³

Айболит на самолете                           Бибигон

Медведь на велосипеде                        Или еще лучше: львы в автомобиле

                                                               или зайцы в трамвае.

 

Если взять этот второй вариант, то и буквы должны быть не девственно робкие, а смелые — порезче и посвободнее.

Ваш Чуковский

Если Конашевич изберет первую версию, чудесно будет повесить на дереве цветные фонарики и на каждом сделать по букве:

Ч У Д О  Д Е Р Е В О

Десять фонариков!

 

Детгиз

Художественный отдел

АЛЯНСКОМУ С.М.

От Чуковского

 

Архив Е.Ц.Чуковской. Машинописная копия.

¹ Датируется по письму К.И.Чуковского В.М.Конашевичу от 13 марта 1956 г.: «Надеюсь, Вам уже известно, что Редакция вкупе и влюбе со мной остановилась на заглавии: “Чудо-дерево”».

² Под заглавием «Чудо-дерево» в 1926–1927 гг. тремя изданиями в издательстве «Радуга» выходил 12-страничный сборник стихов К.Чуковского. Художником книги был В.Конашевич. Позднее, в 1943, 1944 и 1948 гг., это название присваивалось более полным сборникам, выпущенным Детиздатом и Гослитиздатом.

³ Рисунков К.И.Чуковского в машинописной копии письма нет. Местонахождение оригинала не установлено.

 

10.

К.И. Чуковский — С.М. Алянскому

 

1956 г., до 20 марта

 

Детгиз

Алянскому

От Чуковского

 

Дорогой Самуил Миронович.

Все новые рисунки Конашевича очень хороши, за исключением «Айболита» стр. 101, где у лягушки поднята рука, словно она бьет воробышка, и стр. 103, где нужно сделать маленький сказочный теремок д-ра Айболита — и не нужно зверюшек, разбегающихся от него, как от врага. Домик должен быть с крышей, а звери должны быть пациентами, а не скотами, которых выгоняют. На стр. 186 я должен быть старше. Вот и всё. Я сообщил свое мнение Конашевичу, и надеюсь, что Вы со мной согласитесь¹. Если нет, пусть останется так, как есть.

Ваш К.Ч.

 

Датируется по связи с письмом Конашевичу от 20 марта 1956 г., из которого явствует, что работа художника над книгой закончена. См. примеч. 3 к письму 11.

¹ В недатированном, но написанном примерно в это время письме В.М.Конашевичу К.И.Чуковский писал:

«Вы — гигант на бронзовом коне. Сколько чудесных рисунков — и как быстро. <…> “Мурочка и туфелька”, “Цинцинелла”, “Бибигон, глядящий на луну” — все это Конашевич первого сорта. Но есть у меня — не возражения, а вопросы и просьбы. Они относятся к новому началу “Айболита”. К стр. 101 — прошу убрать руку лягушки: кажется, будто она бьет воробышка. Экспрессия будет и без руки. Мне почему-то представлялось, что ежик высовывается из окна не на фоне избушки, а вот этак: (рисунок).

Так дети поймут лучше. Но здесь Ваша воля. Уж очень хорош домик Ежа. Чего нельзя сказать о домике Айболита на стр. 103. У Вас этот же домик был прелестно изображен в Мурзилке (1955. № 1). Он — с крышей, и доктор там очень поэтичен. Здесь же он стоит без всякой функции, и кажется, будто разгоняет зверюшек. Они удирают со всех ног. Сделайте ради бога другой рисунок, — домик-теремок, гораздо дальше от зрителя, весь, с крышей, нарядный как пряник. — И стр. 186: все это очень остроумно, но право же, я старше, волосы у меня белоснежные, нос — бульбой — вот такой (рисунок). Конечно, я рад фигурять перед публикой в роли молодого красавца, но… все же я родился в 1882 году.

Друг мой, Вам ничего не стоит сделать меня постарше.

Все поправки превосходны — и для “Тараканища”, и для “Телефона”, “Топтыгин и Луна” — Ваш шедевр».

 

11.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1956 г., 22 марта

 

Дорогой Самуил Миронович,

Посылаю Вам дубликат «Сороки-вороны». Основной экземпляр я послал Э<сфири>. М<ихайлов>не¹. Я забыл сказать ей в сопроводительном письме, что считаю прозаический кусок необходимым. Существует столько молодых матерей в РСФСР, не говоря уже о Казахстане, Башкирии и т. д., которые не знают, что песня эта должна сопровождаться игрою с детскими ладонями и пальцами².

Конашевичу я написал³.

Ваш К.Ч.

22 / III 56 Переделкино

 

СОРОКА-ВОРОНА

 

Сорока ворона
Кашу варила,
На порог скакала,
Гостей созывала:

 

«И Степан приди,
И Роман приди,
И Катюша приди,
И Марфуша приди!
Угощу я вас кашею масляной!»

 

Гости не бывали,
Каши не едали.

 

Всю свою кашу
Сорока ворона
Детям отдала.

 

Этому дала,
Этому дала,
Этому дала,
Этому дала,

 

А этому не дала:

 

Зачем дров не рубил?
Зачем воду не носил?
Зачем печку не топил?
Зачем кашу не варил?

 

Начиная петь эту песенку, взрослый водит пальцем по ладони ребенка: сорока-ворона варит кашу. Сварит кашу и начинает раздавать ее детям: большому пальцу на руке ребенка, потом указательному, потом двум другим, а мизинец остается без каши. Закончив песню, берут руки ребенка, поднимают их вверх, кладут ему на темя, припевая:

 

Кашку дети съели,
Шу-вы! Полетели!

 

¹ См. сноску 15 к вступительной статье.

² Для какого методического издания предназначалось эта обработка народной песенки, сделанная К.Чуковским (впервые напечатана: Чиж. 1936. № 1, с рисунками Ю.Васнецова), не выяснено. В Детгизе она вошла (в измененном виде и без пояснений) в сборник Корнея Чуковского «Пятьдесят поросят», выпущенный в 1959 г. (также в оформлении Ю.Васнецова; художественный редактор С.М.Алянский).

³ Корней Иванович имеет в виду свое письмо В.М.Конашевичу от 20 марта 1956 г., как бы подводившее итоги работы над подготовкой сборника «Чудо-дерево» к печати. Вот его начало:

«Дорогой Владимир Михайлович!

Да здравствует молодость! Хоть книга моя Вам осточертела, и Вы со скрежетом зубовным кончали ее, но на качестве последних Ваших эвров это не отразилось никак: переплет Вы нарисовали так звонко и молодо, что я чуть не заплясал от радости. И вообще все рисунки — “Конашевич 1-й сорт”. Значит, Вы действительно можете сказать вместе с Пушкиным: “Миг вожделенный настал” — и принять от меня вечную признательность. Только бы эта книга застала меня в живых, ни о чем другом я не мечтаю. Хоть это и трудно, но постараюсь дожить. Честь и слава премудрому Муле: он умел извлечь из Вас максимум Вашей талантливости».

 

12.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1956 г., до сентября

 

Рисунки т. Дувидова прелестны, книга выйдет нарядная. Но в «Кошке» женщина чересчур плотно одета, у очковой змеи — черные очки¹.

 

Датируется по времени подписания книги в печать.

¹ В записке говорится о кн.: Киплинг Р. Сказки / Пер. с англ. К.Чуковского; Стихи в пер. С.Маршака. М.: Детгиз, 1956 (художественный редактор С.М.Алянский). Обложку и рисунки к этой книге делал Виктор Аронович Дувидов (1932–2000). При жизни К.И.Чуковского книга перепечатывалась в 1966 и 1969 гг. Для каждого из этих изданий художник создавал новую обложку, рисунки же в самой книге оставались неизменными, из этого можно заключить, что они были исправлены еще на стадии подготовки первого издания.

 

13.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1958 г., 30 сентября

 

Дорогой Самуил Миронович,

Мне эти рисунки нравятся. Конечно, в них нет артистичности, но есть детскость. Иные и совсем хороши: 21, 25, 44, 46, 54, 70 — и др.1

Не нравится мне Варвара на стр. 13 и 42: она похожа на мужчину.

Зовут художника — В.С.Саксон. Адрес издательства Пермь ул. К.Маркса 30. Книжное издательство. Директор — тов. Римская.

Очень больно мне расставаться с Конашевичем, которого я чту и люблю, но нельзя же из-за его упрямства лишать детей нужного им чтения². Если в основе своей Саксон Вам непротивен, можно написать ему письмо, он переделает плохое (напр., ужасный шрифт на стр. 3-ей) и книга выйдет довольно скоро.

30 сент. 58.

Ваш К.Ч.

 

¹ Речь идет о прозаической книге «Доктор Айболит» (по Гью Лофтингу), выпущенной в 1958 г. Пермским книжным издательством с рисунками художника Владимира Станиславовича Саксона (1927–1988). В 1950-х гг. он, по окончании ленинградского Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина, работал художником-постановщиком в Молотовском (Пермском) театре оперы и балета, сотрудничал с местным издательством. Книг К.Чуковского больше не оформлял, но в 1960-х, вернувшись в Ленинград, выполнил несколько работ для Детгиза.

² Кандидатура В.С.Саксона в качестве нового иллюстратора не так давно (в 1954 г.) и очень хорошо (по мнению Корнея Ивановича) проиллюстрированной сказки возникла потому, что между Детгизом и В.М.Конашевичем разгорелся конфликт из-за урезанной и несвоевременной оплаты выполненных им работ (в т. ч. рисунков к «Чудо-дереву»). Этот конфликт был вскоре погашен, и в 1959 г. в Детгизе вышло новое издание «Доктора Айболита» с рисунками В.Конашевича.

 

14.

С.М.Алянскому от К.И.Чуковского

 

1959 г., 3 августа

 

Дорогой Самуил Миронович!

Посылаю Вам рисунки Конашевича и копию письма, которое я послал ему¹. В дополнение скажу, что и в обложке есть ляпсусы. Откуда у мухи ребенок? Зачем он? Для мухи без крыльев, с лицом русской красотки, в сарафане с шлейфом требуются и человеческие руки. С мушиными руками она похожа на калеку. Ребенок тоже калека: это милая девочка с уродскими ногами и руками. У правого домика роза с листьями имеет вид раскрывшего пасть чудовища,

<рисунок>

а букет у левого домика — слишком тяжеловесен и отвлекает внимание от мухи.

На титуле тоже динамика заменяется статикой.

Характерно, что в книге не изображен главнейший момент ее сюжета:

 

Подлетает к пауку,
Саблю вынимает
И ему на всем скаку
Голову срубает.

 

Если этой иллюстрации нет в самой книге — сделать бы ее на титуле! Конашевича так и тянет к гирляндам и букетам, — здесь его сила и поэзия, но нужно подумать и о детях, которые жаждут движения, а не оцепенелых красоток, стоящих у оцепенелых букетов. Это нисколько не умаляет ни добротность многих великолепных иллюстраций (стр. 9, 10 и др.), ни моей любви к дорогому Вл. Мих<айлови>чу². Ваш К.Ч.

У меня сейчас весь дом набит: Коля, Лида, Люша, племянник из Л<енингра>да, подруга Люши — поэтому я до свидания с Вами вынужден писать³.

 

Датируется по письму С.М.Алянского В.М.Конашевичу от 4 августа 1959 г. — см. ниже примеч. 4.

¹ Речь идет о цветных рисунках к сказке «Муха-Цокотуха».

В.М.Конашевич иллюстрировал эту сказку первым, в 1924 г. (для издательства «Радуга»), когда она еще называлась «Мухина свадьба», и впоследствии сделал не меньше десяти вариантов оформления (в цветном и черно-белом вариантах). Можно сказать, что Муха, подобно Музе, всю жизнь сопровождала его и будоражила его воображение. В 1959 г. он приступил к новым иллюстрациям. Пробой к ним (очень одобренной Корнеем Ивановичем — см. примеч. 2 к письму 16) была вклейка к сборнику «Сказки» 1957 г.

Вот письмо, посланное Корнеем Ивановичем В.М.Конашевичу, копия которого приложена к этому письму С.М.Алянскому:

«Дорогой Владимир Михайлович,

некоторые Ваши иллюстрации к “Мухе” доставили мне много счастливых минут. И нарядно, и музыкально — и свежо. Привожу список тех картин, которые пришлись мне совсем по душе <…>. Эти 9 рисунков я приемлю без всяких возражений. Остальные не кажутся мне столь несомненными. Раньше всего неприемлем паук на стр. 8 — страшный, на черном фоне. Не знаю ни одного ребенка, который не заревел бы при виде этого ужаса. Казалось бы, здесь и надо бы дать волю Вашему такту и вкусу, Вашей любви к малышам. Вместо того, чтобы смягчить и ослабить впечатление, производимое текстом, Вы страшно усилили его, и я не буду виноват, если меня упрекнут в садизме. Ради бога, не нужно черного фона, не нужно делать паука похожим на Арцибашева, будьте ближе к Вашим прежним великолепным иллюстрациям.

Вторая картинка, которая мне не по сердцу — кузнечик (стр.11)

В стихах все дело в кузнечике, а на рисунке он затерялся среди громоздкой и тяжеловесной декорации. Стихи легкие, бойкие, динамичные, а рисунок статичен и (простите) вял. Кузнечик должен быть в легком и быстром движении “Скок! скок! скок!” — а на рисунке он оцепенел среди экзотических массивных предметов совершенно раздавивших его.

Мне больно писать Вам об этом, так как я знаю, сколько души Вы вложили в каждую страницу, но ведь там, где идет дело об искусстве, нужно отбросить, мне кажется, всякий “политесс” и говорить начистоту.

Чрезмерное очеловечивание каждого насекомого привело, например, к тому, что на стр.6-ой пчела совершенно потеряла свой образ и превратилась в дворничиху, которая несет дрова (почему прежняя чудесная баночка с медом превратилась в охапку дровоподобных сот?) Чрезмерное очеловечивание привело к тому, что комарик на 12 странице есть кудрявый блондин, украшенный длиннющим и уродливым носом, а муха (на обложке, на титуле, на 2-й, 8-й,12-й,14 стр.) румяная красотка в русском стиле. Между тем в тексте муха это муха, пусть и сказочная, но муха. Причем в книге у Вас два подхода: напр. на стр.6 и 12-й это ряженые люди. Я предпочитаю первый подход, который так блестяще отражен в Ваших прежних иллюстрациях.

Вообще в этом новом варианте “Мухи” приходится констатировать наиболее резкое расхождение стиля стихов со стилем иллюстраций. Стиль стихов лаконичный, динамический. Он чудесно воплощен в рисунке на стр.9 и 10 где, несмотря на обилие подробностей, нет ничего лишнего, все ясно с первого взгляда. Но на стр.4 (в общем отличной) — на правом верхнем рисунке насекомые похожи на зайцев, а на третьем снизу — пчела не имеет никаких пчелиных примет. В бескрасочных иллюстрациях Вы, рисуя муху, никогда не забывали ее крыльев и даже пользовались ими, чтобы очеловечить ее фигуру, здесь же крылья сведены на нет, они даны самой бледной краской, без контуров.

Страницы 15,16, превосходны. Отлично передан ритм безудержной пляски.

Вот Вам искренне мое мнение о Ваших новых иллюстрациях к “Мухе”, внушенное мне дружеским уважением к Вам. Мне так нравятся рисунки на 3, 9 и 10 стр., что хочется, чтобы все остальное было на том же уровне. Умоляю Вас не сердиться на меня и внести поскорее поправки, которые сделают весь комплекс Ваших иллюстраций цельным и чарующе прекрасным.

К.Ч.»

В письме упоминается писатель Михаил Петрович Арцыбашев (1878–1927, в эмиграции) — автор романа «Санин» (1907), бывшего в свое время едва ли не образцом порнографической литературы.

² 4 августа 1959 г. Алянский писал Конашевичу:

«Вчера говорил с Вами по телефону и довольно робко выразил свои сомнения насчет Вашей “Мухи”. А сегодня я получил от Корнея Ивановича копию его письма к Вам с письмом ко мне, которое в копии здесь прилагается.

Корней Иванович довольно подробно разобрал рисунки, и с его критикой трудно не согласиться. Я хочу только обратить Ваше внимание на некоторые противоречия, вкравшиеся в его письмо к Вам. Так, например: в начале письма он положительно отзывается о рисунке на стр. 13, а потом критикует его, есть там и другие противоречия. Так верьте только тому, где он критикует.

Хочется мне и от себя к этой критике кое-что добавить.

1. Я всегда у Вас учился правильному пониманию задач художника детской книги, и я твердо усвоил и принял Ваше отношение к оценке живописных средств и приемов в книге, и, в частности, в дошкольной книге. Вы всегда говорили, что живописный растёк или неопределенный живописный мазок, уместные в станковых вещах, — противопоказаны в книге. И Вы научили меня ненавидеть так называемую “живописность” в книге. И вдруг!

Правда, у Вас нет “вкусного растёка” или “широкого мазка”, у Вас более организованная живопись, но все же это живопись, все же элементы неопределенности в ней имеются, и это, простите, раздражает.

Не могу понять, что с Вами случилось? После таких блестящих графических работ, которые Вы выдали нам за последние годы, Вас вдруг потянуло в живопись.

2. Теперь о Ваших цветах. Мне показалось, что Ваши цветы, очень красивый элемент оформления, используется Вами за последнее время что-то очень уж часто, они начинают переходить у Вас из книжки в книжку.

Вспомните, как до войны мы вместе с Вами критиковали примелькавшиеся декорации и “труппу” зверей в сказках Васнецова. Так вот, не кажется ли Вам, что Вашей находкой (декоративные цветы) Вы начинаете злоупотреблять.

Конечно, Ваши цветы очень красивы, но когда красота начинает превалировать над содержанием, над действием — она перестает отвечать прямой задаче — иллюстрации.

Вы всегда рассказывали детям сказки К.Чуковского, С.Маршака и др. с изумительными подробностями и необыкновенной, неисчерпаемой изобретательностью, и делали Вы это гораздо подробнее и нагляднее, чем рассказано у авторов.

Взгляните на Вашу “Муху-Цокотуху” в черном варианте, Вы согласитесь со мной, что Ваш новый вариант рассказа, рассказа художника, много утратил от Вашего нового увлечения чистой декоративностью, да к тому еще живописной. Пострадало содержание.

3. Меня огорчило и то, что вы использовали прием Рачева — одевать зверей в человечью одежду так, что от зверя остается одна морда. Звери перестают быть зверьми, а становятся людьми в звериных масках. По-моему, этот прием уместен в баснях, где люди и выступают в звериных масках, а в сказках, извините, звери должны оставаться зверьми, и если их для выразительности надо одеть, то это делается в меру. Да все это Вы не хуже меня знаете» (Молок. С. 366-368).

В письме упоминаются художники Юрий Алексеевич Васнецов (1900–1973) и Евгений Михайлович Рачев (1906–1997). Рачев книги Чуковского не оформлял.

Дальнейшая переписка художника и художественного редактора показывает, что они по-разному прочитали письмо Чуковского. В.М.Конашевич исправил обложку и образ Мухи, сделал несколько новых рисунков, с новой выдумкой, и, словно предуведомляя возможную критику С.М.Алянского, написал ему (в октябре 1959 г.): «Вы забыли, что Корней Иванович в письме к Вам, которое прилагаю, сожалел, что нет “главнейшего момента”, то есть сражения комара с пауком. И он прав, конечно: такой момент должен быть. Ведь это старый мотив всех героических сказок. И такой момент непременно должен быть изображен. Когда-то я пытался его сделать, но выходило страшно и кроваво, оттого я и отказался от изображения этого главного события в сказке. Сейчас нарисовал картинку к этому моменту. Паук злой, каким он и должен быть, но ничего страшного и ужасного в картинке нет» (Там же. С. 370).

Ответ художественного редактора был непреклонен: «Как дела с “Мухой”? Вы пишете, что Чуковский требует показа ужасов. Прочтите внимательно его письмо. Наоборот, он против ужасов. Ни в коем случае никаких ужасов, иначе Муха полетит обратно в Ленинград» (из письма Алянского Конашевичу от 12 октября 1959 г. — Там же. С. 371).

Драматическая история с оформлением этой «Мухи-Цокотухи» завершилась письмом Корнея Ивановича В.М.Конашевичу от 29 ноября 1959 г.: «Низко Вам кланяюсь. В новой “Мухе” Вы превзошли самого себя. Я каждую страницу рассматриваю с восторгом. Никогда еще не было у меня такой нарядной книги — и поэтично, и музыкально, и свежо!

Теперь я вижу, как чудесно я сделал, что выругал прежнюю “Муху”. Спасибо Муле, что он прибавил к моим ругательствам свои. Прежняя “Муха” и в подметки не годится этой новой. Не думайте, что я преувеличиваю — увлекаюсь. Нет, эта “Муха” и на самом деле огромная Ваша удача»

Книга вышла в 1960-м (художественный редактор С.М.Алянский) и затем многократно переиздавалась. Рисунки из нее вошли в сборник «Сказки» 1961 г.

³ В числе тогдашних постояльцев дачи Корней Иванович называет сына Николая, дочь Лидию и внучку Люшу (Елену).

 

15.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1959–1960 гг.

 

Я очень люблю художника Каневского, но его иллюстрации к «Мойдодыру» считаю решительно неудачными1. Обложка, изображающая роскошную ванную министерского масштаба, скучна и мертвенна: мальчика яростно трут три щетки, а он ни в одном глазу, не обращает никакого внимания. Картина равнодушная, как и все другие иллюстрации. Следующая иллюстрация еще хуже обложки. От мальчика улетает простыня и одеяло, а он стоит безучастно как деревянная кукла. Да и одеяло деревянное. Та картинка, где Мойдодыр окунает неряху в Мойку, противоречит мысли автора, ибо мальчик при этом наказании весел, счастлив и как будто танцует. Во всяком случае, он представляет из себя такую же куклу. Единственный рисунок, где он живой ребенок, это там, где он бежит от мочалки по улице.

Рисунок, где нарисованы бегущие штаны, ниже сил и возможностей Каневского. А предпоследний рисунок основан на недоразумении: автор никогда не предполагал, что корыто и ушат будут на берегу реки: зачем ребятам купаться в ушате, если рядом есть река. Я не сравниваю Узбякова с Каневским, как мастера и первоклассного иллюстратора, но Узбяков отнесся к Мойдодыру не так равнодушно, внес в него больше движения и выдумки². В первую минуту мне показалось, что можно печатать «Мойдодыра» с рисунками Каневского, при условии, что Каневский исправит их, но, всмотревшись, я увидел, что нужно переделать 9/10 всех иллюстраций, а это затянет дело на год³.

К.Чуковский

 

¹ Корней Иванович пишет о цветных иллюстрациях художника Аминадава Моисеевича Каневского (1898–1976) к отдельному изданию сказки «Мойдодыр» 1960 г.

2 Речь идет об иллюстрациях художника Юрия Николаевича Узбякова (1916–1981) к «Мойдодыру», выпущенному в цвете в 1956 и 1957 гг.

³ Исправления А.Каневского были минимальными. В том же 1960 г. «Мойдодыр» вышел и с цветными иллюстрациями В.Сутеева.

 

16.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому и К.Ф.Пискунову

 

1960 г., после 19 февраля¹

 

Дорогой Самуил Миронович.

Вот письмо, с которым я сейчас обращаюсь к К.Ф.

К.Ч.

 

Дорогой Константин Федотович!

 

Меня радует Ваше намерение издать мой цветной сборник². Сборник этот будет небольшой, т. к. я решил не переиздавать «Бибигона». Было бы великолепно, если бы издательство стало работать над Сборником сейчас же. Работы много, хотя большинство рисунков уже существует. Но все же есть несколько нерешенных вопросов:

1. Кому поручить рисунки к «Мойдодыру»? Сейчас эта книга выходит с рисунками Каневского. Оставить ли сказку с этими рисунками, или заказать новые рисунки Конашевичу?³

2. Для «Федорина горя» вообще нет цветных рисунков, и мне кажется, что их нужно сейчас же заказать Конашевичу³.

3. «Айболит» существует с рисунками Сутеева — в Сборнике следовало Сутеева заменить Конашевичем⁴.

4. Очень огорчило меня, что Вы, по непонятной причине, решили изъять из этого сборника «Бармалея». Дети любят эту сказку, чуть ли не больше других. Имя героя давно уже вошло в детский фольклор. Из того, что мною была написана неудачная сказка «Одолеем Бармалея», вовсе не следует, что у детей нужно отнимать невинную сказку о нем, не вызывавшую никаких нареканий⁵. Без «Бармалея» книге не быть, тем более что он все равно фигурирует и в сказке «Айболит», и в прозаическом «Докторе Айболите».

5. «Краденое солнце» будет с рисунками Васнецова. Думаю, что Эсфирь Михайловна и Леокадия Яковлевна поддержат меня⁶.

6. Нельзя ли вместо отдельного «Краденого солнца» пустить хотя бы «Телефон»? «Краденое солнце» уже выходило не раз в последнее время⁷.

 

Администрация нашей библиотеки приносит Вам глубокую благодарность за книги, которые Вы подарили библиотеке⁸.

 

¹ Датируется по сообщению К.И.Чуковского в письме В.М.Конашевичу от 19 февраля 1960 г.: «Сегодня я получил письмо от Пискунова. Он сообщает мне о намерении Детгиза создать красочный сборник Корнея Чуковского к началу будущего года — вернее: ко второй половине нынешнего. Я представил ему такой сборник без “Бибигона”. На днях этот текст для составления макета привезет Вам С.М.Алянский. Будьте милостивы, начните работать над ним возможно скорее — во всю силу своего дарования. Ведь это будет последний и окончательный сборник, может быть даже посмертный, т. к. у меня участились сердечные припадки — и вряд ли нашлась бы такая страховая контора, которая согласилась бы застраховать мою жизнь».

² Это намерение Детгиза совпадало с давней мечтой Корнея Ивановича.

29 апреля 1957 г., после выхода в свет второго издания сборника «Чудо-дерево» с цветными вклейками он написал их автору, В.М.Конашевичу: «Я сижу на балконе под ослепительно жарким солнцем и разглядываю новое “Чудо дерево” с Вашими цветными рисунками и чувствую нежную благодарность к Вам. Я даже в идеале не могу себе представить ничего лучше, чем, например, Ваша картина (именно картина!) к “Бибигону”, где на фоне сказочных, романтически-прекрасных деревьев Бибигон и Цинцинелла встречаются с колдуном Брундуляком. А возвращение Крокодила в родную семью! А доктор Айболит у телефона! А звери, прибивающие к небу луну! А Федора, а Мойдодыр! А пиршество у “Мухи Цокотухи”! Все это так поэтично, нарядно, сделано такой уверенной рукой большого (к тому же очень простосердечного) мастера, что мне стало неловко перед Вами за несовершенство своего бедного текста. Рисунки придают сказкам такие качества, которых сказки сами по себе не имеют. И я радуюсь за тех малышей, которым посчастливится читать мою книгу в этом издании. Ах, если бы вся книга была в красках! Она стала бы любимейшей книгой советских ребят.

Очень хотелось бы, чтобы последующие издания были освобождены от дилетантских иллюстраций к космогоническому “Краденому солнцу”! Мне рисуется новое издание так: 1) “Тараканище!”, 2) “Муха Ц<окоту>ха”, 3) “Мойдодыр”, 4) “Чудо дерево”, 5) “Путаница”, 6) “Д-р Айболит”, 7) “Телефон”, 8) “Бармалей”, 9) “Федорино горе”, 10) “Крокодил” — и больше ничего: ни “Бибигона”, ни “Топтыгиных”. Первая часть “Айболита” тоже выбрасывается.

Но за то: “Телефон” и “Путаница” даются сплошь в красках (иллюстрации у Вас готовы).

Как Вы относитесь к такому плану?

Сейчас видел Ваши новые иллюстрации к “Путанице” и снова порадовался, что черт (или Бог) связал нас одной веревочкой. Очень находчиво, забавно, прелестно, свежо. Море горит до того, что я готов признать Вас величайшим реалистом русской живописи».

Упомянутые в первом абзаце космогонические рисунки к «Краденому солнцу» — Н.Радлова. Большая часть сказок, перечисленных писателем во втором абзаце письма, уже выходила (отдельными изданиями) с цветными рисунками В.Конашевича; незадолго до того появились красочные издания «Тараканища» (1954), «Телефона» (1955) и «Путаницы» (1957 и 1959), в 1960-м вышла «Муха-Цокотуха»; художественным редактором этих книг был С.М.Алянский. От намерения включить в цветной сборник прозаический «Доктор Айболит» с рисунками В.Конашевича (издававшийся в черно-белом варианте в 1954 и 1959 гг.) Корней Иванович впоследствии отказался.

Книга «Сказки» сдана в производство 28 января 1961 г. и вышла в том году (художественный редактор С.М.Алянский).

³ В книге остались иллюстрации А.Каневского к «Мойдодыру» и В.Сутеева к «Айболиту».

⁴ Цветные иллюстрации к сказке «Федорино горе» В.Конашевич сделал в 1960 г. (отдельное издание вышло в 1961-м, раньше сборника «Сказки»).

⁵ Недоразумение, которому трудно найти объяснение.

В 1942 г., находясь в эвакуации в Ташкенте, Корней Иванович написал сказку «Одолеем Бармалея», в которой была изображена игрушечная война между Бармалеем и Айболитом. На стороне первого выступали гиены, шакалы, носороги, удавы, на стороне Айболита — лягушки, зайцы, воробышек, олени, светлячки и т. п. Уже было побежденного Айболита спасал Ваня Васильчиков, прилетевший на самолете с красными звездами. В сказке использовалась лексика той поры, названия военной техники, терминология Совинформбюро. По-своему это было новаторское произведение. При полном отсутствии тогда современных сказок сказка «Одолеем Бармалея» имела большой успех у детской аудитории и в писательской среде (у последней даже возникли намерения выдвинуть сказку на Сталинскую премию). В том же 1942-м сказка была напечатана в «Пионерской правде» и предложена для отдельного издания Детгизу. Однако его тогдашнее руководство категорически отказалось издавать сказку, находя в ней политические изъяны. Около полутора лет Чуковский пытался сломать сопротивление Детгиза: куда и к кому только он ни обращался за помощью! За это время книга вышла в Ереване, в Пензе (дважды) и Ташкенте (дважды). Но Детгиз стоял насмерть. В 1943 г., после коренного перелома в войне, в стране началось ужесточение идеологического режима, поиск крамолы во всех областях литературного творчества: в прозе, поэзии, драматургии, литературоведении, мемуаристике. Кандидатуры для показательной порки, естественно, выбирались среди известных авторов. Чуковский оказался подходящей фигурой для того, чтобы стать «вредителем» в детской литературе. 1 марта 1944 г. в «Правде» была напечатана статья «Пошлая и вредная стряпня К.Чуковского», подписанная П.Юдиным, крупным партийным идеологом и функционером, в то время заместителем начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Статья обвиняла сказку и ее автора во всех смертных грехах. «“Военная сказка” К.Чуковского, — делал вывод П.Юдин, — характеризует автора, как человека, или не понимающего долга писателя в Отечественной войне, или сознательно опошляющего великие задачи воспитания детей в духе социалистического патриотизма».

История с этой сказкой была «черным пятном» на официальной биографии Чуковского (ее ему поминали даже в 1954-м, на II съезде писателей) и раной на его сердце — тем более кровавой, что вскоре, в 1946-м, подобная участь постигла другую его сказку «Бибигон» (см. примеч. 1 к письму 7). Больше Чуковский сказок не писал. Сказка «Одолеем Бармалея» не переиздавалась почти 60 лет — до тома «Стихотворений» в «Новой Библиотеке поэта» (СПб.: Академический проект, 2002). В отличие от «Бибигона» Корней Иванович не пытался ни перерабатывать ее, ни тем более предлагать к печати (за исключением одной главы — см. примеч. 2 к письму 5 — и концовки сказки, которую он превратил в стихотворение «Радость», напечатанное в 1956 г.).

Казалось бы, после смерти И.В.Сталина, тем более XX съезда КПСС, развенчавшего мертвого вождя, эта история должна была забыться. Но вот мы видим из публикуемого письма, что всегдашняя бдительность не позволяла ослабнуть памяти редакторов. Боязнь напомнить о политическом «проступке» Чуковского 1944 г. распространилась на сказку, написанную в 1925 г. и безропотно издававшуюся тем же Детгизом в составе всех предыдущих сборников Чуковского, в т. ч. в «Чудо-дереве» (1956, 1957 и 1959 гг.).

⁶ Леокадия Яковлевна Либет (род. в 1930), заведующая редакцией дошкольной литературы Детгиза.

⁷ Детгиз постоянно тиражировал издания отдельных сказок Чуковского (до 1 млн. и более экз.!).

⁸ В 1957 г. в Переделкине по соседству с дачей Корней Иванович на свои средства построил детскую библиотеку. Многие художники (при посредстве С.М.Алянского) подарили этой библиотеке копии или оригиналы своих работ; детские писатели — книги. Некоторое время регулярно присылал книжные новинки Детгиз.

 

17.

С.М.Алянский — К.И.Чуковскому

 

1960 г., 1–11 декабря

 

Дорогой Корней Иванович,

Боюсь, что до тех пор пока приеду в Москву, да попаду в Переделкино, что-нибудь непременно забуду, а мне хочется рассказать Вам о блоковских днях в Ленинграде.

80 лет со дня рождения Александра Александровича отмечается в Лен<ингра>де довольно широко: 1) Конференция в Пушкинском доме (2 дня: 26 и 27 ноября); 2) вечер в доме писателей (28 ноября); 3) вечер читателей библиотеки им. А.Блока (Невский, 20, дом бывш. Голландской церкви); школа им. А.Блока и несколько больших вечеров в домах культуры.

Мне удалось побывать в первых трех местах, о них Вам и расскажу.

 

Пушкинский дом, Институт литературы Ак<адемии> наук и литературный музей помещаются в здании бывшей Таможни (рядом с Биржей) на Тучковой набер<ежной>. Мне рассказали, что в этом доме жил когда-то дед Ал. Ал. — Лев Александрович Блок. Он был начальником ведомства, которому была подчинена таможня.

В лит. музее 26-го ноября открылась комната А.Блока¹. В ней собрана кое-какая мебель из квартиры на Офицерской, библиотека Ал. Ал., картины и репродукции, которые висели на Офицерской. В стороне у окна стоит письменный стол А. А., за которым написано большинство произведений. Вещей не так уж много, но все, что я увидел, спустя 39 лет меня так взволновало, что к горлу подступил какой-то комок, который мешал мне отвечать на вопросы работников музея. Мне пришлось выйти в соседнюю комнату.

Три года в моей жизни срок небольшой — это арифметически — всего четыре сотых всей жизни. А вот три с лишним года, больше тысячи дней рядом с Ал. Ал. Блоком — это целая жизнь, это больше нормальной жизни.

Я оказался неподготовленным к такой встрече с прошлым. Стол, у него я сидел рядом с Ал. Ал. Книжный шкаф, у которого мне вспомнился Ал. Ал. в июне или июле 1921 года. Я пришел днем и застал Блока, перебиравшего любимые книги и альбомы его заграничных путешествий, он с удовольствием показывал мне альбом его путешествия по Италии и по поводу каждой вырезанной картинки рассказывал мне, откуда она (из какого музея). «Там мы были с Любой, а здесь я был один». Давал оценку произведениям искусства и, отвлекшись от альбома, рассказывал о том, как они путешествовали. Я слушал Блока с необыкновенным интересом и ушел от него обогащенным, но почему-то мне стало грустно. Таких встреч у книжного шкафа было потом еще несколько, и позднее я понял, что Блок прощается с любимыми книгами, перебирает свои воспоминания.

Все это мне вспомнилось, когда я увидел книжный шкаф. И как было не взволноваться²?

Была у меня встреча, которая тоже взволновала меня. В первый день заседания в Пушк<инском> Доме мне сказали, что со мной хочет встретиться Л.А.Дельмас³. Сначала я испугался, что увижу развалину, которая прошамкает неизвестно что. Я изд<али>. увидел Любовь Александровну, а когда в перерыве она подошла ко мне, я был приятно поражен. Она уже седа, но еще стройна и в глазах сверкает огонек. Она быстро, быстро заговорила, вспомнила с подробностями нашу последнюю встречу, которая была 39 лет назад, пожаловалась на то, что вытащили откуда-то плетеные кресла Люб<ови> Дм<итриевны> и поставили их в кабинет Ал. Ал., где они никогда не стояли (и это верно). И что вообще все они врут.

— Встреча Ал. Ал. с Маяковским у костра была при мне. Мы вечером проходили вместе через площадь. Ал. Ал. издали увидел Маяковского, показал его мне, и мы вместе подошли к нему. Блок сказал Маяк<овскому>: «А ведь мою библиотеку в деревне всю сожгли», на что Маяковский сказал что-то невнятное, и мы с Ал. Ал. сразу отошли. Больше ничего не было сказано, а теперь Бог знает что придумали. Зачем врать — заключила рассказ Люб<овь> Алекс<андровна>. Все это было очень живо рассказано, и я поверил ей. Да и рассказ ее больше похож на правду, чем рассказ Маяковского⁴.

На конфер<енции> в Пушкинском Доме с вступительным словом выступил Вл.Н. Орлов. Это было краткое слово о Блоке. Несколько раз в этом слове Орлов ссылался на Ваши воспоминания и на Ваши критические статьи⁵.

Этого, к сожалению, нельзя сказать о воспоминаниях Антокольского и Рождественского, которые оба, как сговорившись, сперли у Вас портрет Блока: загорелый, похож на норвежского шкипера — и ни слова — откуда они это взяли.

Выступление Антокольского было странным выступлением. Он назвал его, кажется, так: «Как я не познакомился с Блоком».

На эту тему можно сочинить довольно много рассказов, вероятно, это можно сделать и талантливо. Рассказ Анток<ольского> не был талантливым. Талант был заменен кривлянием и выкриками плохого провинциального актера, который во что бы то ни стало, решил завоевать успех у публики. И пока это была выдуманная беллетристика, не имевшая никакого отношения к Блоку (хотя имя Блока там упоминается много раз), я не обращал внимание на это выступление. И вдруг я слышу рассказ о том, что в Союзе писателей какой-то тип бросил Блоку слова о том, что он покойник. Вслед за этим типом, по словам Антокольского, выступил Сергей Бобров, который будто напал на крикнувшего.

Какое все это вранье и вздор. Во-первых, это происходило не в Союзе писат<елей>, а в Итальянском О-ве, во-вторых, слова о покойнике бросил Блоку именно Бобров и это известно из нескольких источников. Зачем Антокольский бросился выгораживать этого Булгарина — неизвестно⁶. «Хорош» был и другой вспоминатель Вс. Рождественский, он рассказывал о шуточных стихах Блока, помещенных в Чукоккале, не указывая откуда он их взял, рассказывал какие-то скучнейшие байки о Блоке и одну из них расскажу Вам при встрече — это о том, как Блок купил пачку чаю у спекулянтки и что из этого вышло⁷.

Письмо это приходится прервать, т. к. неожиданно уезжаю домой, там скончалась наша старушка, прожившая у нас 32 года.

1. XII. 60 г.

 

Продолжать здесь, в Москве, это письмо нет смысла, скоро, вероятно, увидимся. Порвать письмо тоже жалко, оно писалось под свежим впечатлением. Прочтите письмо, остальное доскажу на словах.

Обнимаю Вас.

11. XII. 60 г. Ваш С.Алянский

 

Перечитал письмо и захотелось его порвать, больно оно неряшливо написано. Но Вы так добро ко мне относитесь, что, надеюсь, Вы простите мне и эту неряшливость, как и многое другое.

Ваш С.Алянский

 

¹ Комната Блока — кабинет поэта в его квартире (№ 21) на улице Декабристов (до 1918 — Офицерской) в доме 57, в котором Блок прожил с 1912-го до своей смерти в августе 1921 г. 21-ю квартиру Александр Александрович и его жена занимали до февраля 1920 г., а затем, после постановления домового комитета об уплотнении, перебрались в квартиру № 23, где жила мать поэта Александра Андреевна Кублицкая-Пиотухх (1860–1923). Все годы Л.Д.Блок сохраняла архив, библиотеку и личные вещи мужа. Часть архива (гл. обр. письма) она в 1938 г. продала в московский Литературный музей (ныне эти документы в РГАЛИ), творческие рукописи, книги и вещи после ее смерти (в 1939-м) поступили в Институт русской литературы (Пушкинский Дом), который периодически экспонировал их, — в том числе в дни блоковского юбилея в 1960 г. (В 1980 г. обе квартиры поэта, к тому времени давно ставшие коммунальными, были расселены и в них открылся Музей-квартира Александра Блока — филиал Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Основой его стали вещи, переданные Пушкинским Домом.

² Об этом С.М.Алянский подробно рассказал в своей книге «Встречи с Александром Блоком» (гл. «Последние месяцы жизни Блока»), вышедшей в издательстве «Детская литература» в 1969 г. (2-е изд. — 1972 г.).

³ Любовь Александровна Дельмас [урожд. Тищинская; сцен. псевд. Дельмас; по мужу Андреева; 1884 (уточ. — 1879)–1969)] — оперная артистка, близкий друг А.А.Блока, адресат его лирического цикла «Кармен» (1914 г.).

⁴ О встрече с Блоком В.В.Маяковский рассказал в статье-некрологе «Умер Александр Блок»:

«Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: “Нравится?” — “Хорошо”, — сказал Блок, а потом прибавил: “У меня в деревне библиотеку сожгли”.

Вот это “хорошо” и это “библиотеку сожгли” было два ощущения революции, фантастически связанные в его поэме «Двенадцать». Одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие — славу ей» (впервые в газ. «Агитроста», 1921, 10 авг.; Маяковский В. Полн. cобр. соч. В 13 т. Т. 12. М.: Худож. лит., 1959. С. 21-22). Эта же встреча запечатлена и в его поэме «Хорошо».

⁵ Владимир Николаевич Орлов (1908–1985) — литературовед, исследователь жизни и творчества А.А.Блока. Об отношении К.И.Чуковского к Орлову см. в его Дневнике: «13 декабря 1955 г. <…> Готовя это выступление (на Блоковском вечере в Зале Чайковского. — Е. Е.), я прочитал свою старую книжку о Блоке и с грустью увидел, что вся она обокрадена, ощипана, разграблена нынешними блоковедами, и раньше всего — “Володей Орловым”. Когда я писал эту книжку, в ней было ново каждое слово, каждая мысль была моим изобретением. Но т. к. книжку мою запретили, изобретениями моими воспользовались ловкачи, прощелыги — и теперь мой приоритет совершенно забыт» (СС. Т. 13. С. 207).

⁶ Павел Григорьевич Антокольский (1896–1978) — поэт. Рассказ о том, как он, будучи студентом, присутствовал в 1916 г. на литературном вечере с участием Блока, заходил вслед за Блоком в пивную, весной 1920-го дважды слушал Блока в Москве — и при этом «сделал непоправимую ошибку, что не подошел к Блоку», — Антокольский включил в очерк «Александр Блок», напечатанный в книге «Пути поэтов» (М.: Совет. писатель, 1965; см. также: Александр Блок в воспоминаниях современников. В 2 т. Т. 2. М.: Худож лит., 1980. С. 135-140). Среди прочего Антокольский рассказывает об инциденте, случившемся, по его словам, в 1920 г. в Доме печати на обсуждении выступления Блока: «Первым на трибуне появился лысый юноша в гимнастерке и черных брюках навыпуск. Высоким, раздраженным, петушиным голосом он сказал примерно следующее:

— Когда меня позвали на этот вечер, я прежде всего переспросил: как — Блок? Какой Блок? Автор “Незнакомки”? Да разве он не умер? И вот сейчас я убедился в том, что он действительно умер». Далее Антокольский сообщает, что на трибуну выскочил разъяренный Сергей Бобров, который защитил поэта.

В примечаниях к этим страницам в двухтомнике «Александр Блок в воспоминаниях современников», сделанных В.Н.Орловым по данным блоковских страниц Дневника К.И.Чуковского и комментариям к ним, напечатанных во 2 т. «Литературного наследства» А.Блока (М.: Наука, 1981), сведения Антокольского исправляются и расширяются: обструкция Блока произошла 7 мая 1921 г., нападавшим был «некий Александр Филиппович Струве (1874—?) — мелкий стихотворец», озлобленный на Блока за его давнюю (1909 г.) отрицательную рецензию на свои стихи. А также: «Выступив против А.Струве, С.Бобров, в свою очередь, вскоре допустил грубые выпады по адресу Блока в печати».

Сергей Павлович Бобров (1889–1971) — поэт и прозаик, критик, стиховед.

Биограф С.М.Алянского С.В.Белов в книге «Мастер книги» приводит отрывок из письма к нему (1975 г.) писателя Л.Пантелеева: «И еще об одном нельзя не сказать — о высокой принципиальности Самуила Мироновича, о тех чертах, которые всегда отличали лучших представителей русской интеллигенции. Он боялся малейшей моральной оплошности, малейшей несправедливости. Приятно вспомнить, что были случаи, когда в сомнительных ситуациях он обращался ко мне. Когда, например, он работал над книгой воспоминаний об Александре Блоке, он позвонил мне однажды — из Москвы — по телефону и сказал, что ему нужен мой совет. В книге он рассказывает о том выступлении А.А.Блока в Политехническом музее, когда Сергей Бобров с места крикнул: «Вы умерли», «Вы покойник» или что-то в этом роде. Самуил Миронович колебался, писать об этом или не писать. Как, мол, я скажу, так он и поступит.

Я сказал: «Не пишите, Самуил Миронович. Случайно я знаю, что старик Бобров только что перенес инфаркт, такое напоминание может убить его». «Хорошо. Не буду», — сказал Самуил Миронович и, поблагодарив меня, повесил трубку» (С. 104-105).

После консультаций этот эпизод в воспоминаниях С.М.Алянского стал выглядеть таким образом:

«Когда Блок выступал в Доме печати (на Никитском бульваре, ныне Центральный дом журналиста. — Публ.), а потом в итальянском обществе (общество любителей итальянской словесности “Данте Алигьери”, Поварская, 8. — Публ.), я, чем-то занятый, на эти выступления не попал. А о скандале, который разыгрался в Доме печати, узнал от самого Александра Александровича на следующий день <…> Блок рассказал, что из Политехнического музея его на машине повезли в Дом печати. Там он был тепло встречен, прочитал несколько стихотворений и собирался уже уходить в итальянское общество, где его ждало еще одно, третье в этот вечер, выступление, как вдруг кто-то из публики крикнул, что прочитанные им стихи мертвы. Поднялся шум. Крикнувшему эти слова предложили выйти на эстраду. Тот вышел и попытался повторить брошенные слова или объяснить их, но кругом было так шумно, что невозможно было ничего разобрать. Друзья Блока, опасаясь, что он может попасть в свалку, окружили его плотным кольцом, провели к выходу и всей толпой проводили в итальянское общество.

Казалось удивительным, что Блок рассказывал об этом скандале с полным равнодушием. <…> Когда я, возмущенный безобразной выходкой, сказал что-то нелестное о выступившем, Александр Александрович взял его под защиту: он стал уверять меня, что человек этот прав.

— Я действительно стал мертвецом, я совсем перестал слышать.

Однако страшные слова, брошенные в адрес Блока в Доме печати, не забылись им. <…> Брошенные слова жестоко и больно ранили душу поэта. <…>

Блоку назвали фамилию автора недостойной выходки. Ничего больше Блок о нем не знал.

Позднее мне удалось узнать, что этот озлобленный завистник был жалким неудачником в литературе» (Алянский С. Встречи с Александром Блоком. М.: Дет. лит, 1972. С. 135-137).

В Дневнике К.И.Чуковского, бывшего свидетелем этого события, по горячим следам оно описано так: «6–7–8 мая [1921 г.]. <…> В Доме Печати против Блока открылся поход. Блока очень приглашали в Дом Печати. Он пришел туда и прочитал несколько стихотворений. Тогда вышел какой-то черный тов. Струве и сказал: “Товарищи! Я вас спрашиваю, где здесь динамика? Где здесь ритмы? Все это мертвечина, и сам тов. Блок — мертвец”.

— Верно, верно! — сказал мне Блок, сидевший за занавеской. — Я действительно мертвец.

Потом вышел П.С.Коган и очень пошло, ссылаясь на Маркса, доказывал, что Блок не мертвец» (СС. Т. 11. С. 336). Упом. Петр Семенович Коган (1872–1932) — историк литературы, критик-марксист, переводчик. С его женой, Надеждой Александровной Нолле-Коган, Блок познакомился в 1913 г., и с тех пор переписывался, гостил у Коганов в Москве на Арбате (в т. ч. останавливался в ту поездку 1921 г.).

⁷ Воспоминания поэта Всеволода Александровича Рождественского (1895–1977) о Блоке напечатаны в его книге «Страницы жизни» (М.; Л.: Совет. писатель, 1962. С. 218-244; 2-е доп. изд. — М.: Современник, 1974). В них он цитирует стихотворение А.А.Блока о «предметах первой необходимости» («Нет, клянусь, довольно Роза…»). Это стихотворение (1919) было ответом на стихотворное послание К.И.Чуковского «Мое гражданское негодование при чтении стихов Ал. Блока и Н.Гумилева, посвященных дровянику Давиду Самойловичу Левину», имеет заглавие «В альбом Чуковскому» и предназначалось для альбома «Чукоккала». Алянского задело то, что Рождественский не сослался на источник текста, — хотя к 1960 г. это стихотворение было не раз опубликовано — и в Летописи Дома литераторов (1921), и в 12-томном Собрании сочинений А.Блока («Издательство писателей в Ленинграде», т. 4, 1932 г.), и в двухтомном Полном собрании сочинений Александра Блока, 1946 г., и в воспоминаниях К.И.Чуковского.

О том, как Блок купил пачку чаю у спекулянтки — речь шла о Розе Васильевне Рура, торговавшей продуктами и папиросами в издательстве «Всемирная литература», в котором служили и А.А.Блок, и К.И.Чуковский, и В.А.Рождественский. Однажды она задешево, «себе в ущерб», «только для вас», продала Александру Александровичу пачку «самого настоящего чая, довоенного образца», — но под многочисленными слоями оберточной бумаги чаю оказалось всего на одну заварку. Эта история напечатана в обоих изданиях воспоминаний В.А.Рождественского.

 

18.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1961 г., 29 января

 

Дорогой Самуил Миронович!

Итак: Цейтлин оказался отличным художником. Меня подкупает его талантливый, артистический почерк1. Но там, где дело идет о понимании текста, проникновении в текст, там необходимо его теснейшее сотрудничество со мною2. Сделать франтоватого протоиерея Мелетия — диким лохмачем в сапожищах, статского советника Бургмейстера — мелким чинушей в измятом мундире; сделать сильную крестьянку (мою мать) какой-то великосветской фитюлькой, это значит быть за тысячу верст от того, что очень ясно написано в книге. Вот например, о Бургмейстере я говорю, что он был на высоких каблуках, из чего следует, что рост у него невысокий; говорю о том, что он гулял по бульвару с породистым псом, что к нему специально приходил каждый день парикмахер, что он играл в карты с первейшими особами, значит делать из него неряшливого дылду нет никаких оснований.

Текст у меня очень ясный, недвусмысленный. Например, я прямо говорю, что у Зуева была большая голова (на рисунке он микроцефал).

Кроме того: мысль Ц<ейтли>на о том, что все рисунки должны выявлять идею книги, кажется мне опасной. В «идею» книги не входит драка с Фичасом, пьяный козел, пускание змея, между тем эти страницы более нуждаются в иллюстрации, чем все обратное.

Вот и пришло мне в голову просить глубокочтимого Наума Иосифовича, чтобы он показал мне предварительно свои эскизы, дабы не пришлось переделывать законченные рисунки.

Ведь вот, например, Циндилиндер и корзина! Ведь о Циндилиндере написано: замухрышка, а на рисунке он опять-таки дылда. Мама совсем не такая. И художнику придется работать вдвойне. Во избежание этого я и предлагаю свой план.

На переплете лучше всего — сделать козла и Фичаса.

------

Все это я хотел сказать тогда же, но пришла Рина Зеленая, и разговор смялся4. И ради бога, упросите художника изобразить меня не белобрысым, а черным. Вообще первое издание «Гимназии» очень точно передает персонажей. Рисунки не блестящие, но верные5.

Ух, устал. Куча спешной работы.

Обнимаю Вас.

Ваш К.Чуковский

29 янв. 61 г.

 

¹ Наум Иосифович Цейтлин (1909–1997) — художник-график, иллюстрировал повесть Корнея Чуковского «Серебряный герб», изданную Детгизом в 1961 г. Эта повесть представляет собой переработанный вариант повести «Гимназия: Воспоминания детства», выпущенной Детиздатом двумя изданиями — в 1938 и 1940 гг.

² Из Дневника К.И.Чуковского: «11 февраля 1961. Завтра будут у меня Алянский и Цейтлин с рисунками к “Серебряному гербу”» (СС. Т. 13. С. 310).

³ Далее до конца отрывка речь идет о персонажах повести.

⁴ Рина (Екатерина) Васильевна Зеленая (1902–1991) — актриса, давняя знакомая К.И.Чуковского.

⁵ Художником книги «Гимназия» была Ксения Александровна Клементьева (1896–1984).

 

19.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1961 г., 14 июня

 

Дорогой Самуил Миронович!

Податель сего, мой американский друг профессор Рив, пишет диссертацию о символистах.

Естественно, он хочет познакомиться с Вами и расспросить Вас о Блоке.

На днях он уезжает в Пушкинский Дом — в Ленинград — но, конечно, ему необходимо услышать от Вас, как вы издавали «Двенадцать», «Соловьиный сад» и др. блоковские произведения.

Не сомневаюсь, что знакомство доставит Вам обоим удовольствие¹.

Ваш К.Чуковский

14

июня

1961

 

¹ Франклин Рив (Reeve; род. в 1924 г.) — американский славист, поэт, прозаик. См. записи в Дневнике К.И.Чуковского от 23 июля 1961 г.: «Каждый день американцы: Рив с женой…»; 6 августа 1961 г.: «Сейчас ко мне должен приехать Франклин Рив (Reeve), чудесный американский профессор, который приехал сюда изучать символистов. Ростом он выше меня, лицо молодое, свежее, — приехал сюда с женой и тремя детьми (один грудной. Потрясающий факт: дети в 3 месяца научились говорить по-русски — отлично выражают свои мысли — и такие милые!» (СС. Т. 13. С. 312, 313). В июне 1962 г. Рив сопровождал в московской поездке американского поэта Роберта Фроста. В его книге «Robert Frost in Russia» (New York, 1963; фрагменты в рус. переводе: Иностранная литература. 2000. № 5), написанной в виде дневника, есть записи о встрече с С.М.Алянским в доме К.Г.Паустовского и о поездке в Переделкино к К.И.Чуковскому. Рив — автор книги: Aleksandr Blok. Between Image and Idea (New York; London, 1962).

 

20.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1961 г., 25 ноября

 

25.11.61 г.

Дорогой друг Самуил Миронович.

Спасибо за «Сказки». Они кажутся мне шедевром полиграфического искусства. Не выразить никакими словами, какую признательность я чувствую к Вам, к Софье Никитичне, к Константину Федотовичу. Наконец-то я могу послать мои сказки зарубежным друзьям¹!

Конашевич всюду наряден, изобретателен, свеж. Конашевич, но не Каневский2. Каневский в «Мойдодыре» значительно ниже себя. Черство, неизящно, — не музыкально. Рядом с Конашевичем и Васнецовым это особенно чувствуется.

По поводу отдельного издания «Мойдодыра» я получаю от читателей укоризненные письма.

Не пора ли нам задуматься над новым «Мойдодыром»?

Обнимаю Вас. К.Чуковский

Писал бы больше, но еле жив.

 

¹ Речь идет о сборнике «Сказки» с цветными иллюстрациями В.Конашевича, А.Каневского, В.Сутеева и Ю.Васнецова. См. о нем письмо Чуковского, написанное после 19 февраля 1960 г.

Упоминаются Софья Никитична — заведующая производственным отделом и Константин Федотович Пискунов — директор Детгиза.

² О рисунках А.Каневского к «Мойдодыру» см. письмо 14.

 

 

21.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1962 г., 3 января

 

3. 1. 62

Дорогой Самуил Миронович!

В последнем издании «От 2х до 5ти» превосходный переплет и менять его не нужно¹.

Но графика внутри книги (стр.7, 101, 183, 221 и др.) пресная и прозаичная, бесстильная, робкая — и главное, безличная. Тот самый Л.Зусман, который сделал такой самобытный переплет, здесь оказался банален. Первым моим побуждением было просить Вас уменьшить втрое все эти заставки, вторым — просить Вас выбросить их совсем, ибо они противоречат стилю переплета и сделаны ремесленно². Но тут я вспомнил, что в издании 1937 года какой-то другой художник тоже самое делал более талантливо. Посылаю Вам это издание, не сомневаюсь, что Вам придутся по душе рисунки на стр.189,191, 193 и др.³ Нельзя сказать, чтобы эти рисунки были идеальны: мне хотелось бы более модернизованной графики, к которой приучили нас художники Франции, Чехословакии, Польши. Какова бы ни была моя книжка, но она раньше всего книжка смелая, а внешность у нее (не говоря о переплете) трусливая, заумная — словно книжка издана в Учпедгизе. Здесь был бы хорош Збарский или другой юный график.

Но времени, кажется, нет. Ничего не поделаешь! Если Вы решите оставить Зусмана, уменьшите его заставки втрое, вчетверо, и тогда, по крайней мере, они не будут бросаться в глаза⁴.

Представьте себе мою тупость: я переделываю «Серебряный герб»⁵. Так и тянет исправить и дополнить последние главы!

Любящий Вас. К.Ч.

 

¹ Речь идет о 15-м, исправленном и дополненном, издании книги «От двух до пяти», выпущенном Детгизом в 1961 г. Оформление Л.Зусмана. Консультант по художественному оформлению С.М.Алянский. В 1962 г. предполагалось новое, 16-е, исправленное и дополненное издание.

Леонид Павлович Зусман (1906–1984) — живописец, график, художник книги. Издавна много работал для Детгиза, но до той поры книг Чуковского не оформлял.

² К.И.Чуковский имеет в виду штриховые рисунки на форзацах книги.

³ Издание «От двух до пяти» (7-е изд.) 1937 г. (М.; Л.: Детиздат) оформлял художник Михаил Иосифович Разулевич (1904–?). См. об этой книге примеч. 4 к письму 2.

⁴ Художник сделал новые форзацы. Книга была подписана в печать 17 марта 1962 г. Следующее издание (17-е, исправленное и дополненное) в том же Детгизе в 1963 г. также выходило в оформлении Л.Зусмана. В 1966 г. Л.Зусман оформлял книгу К.Чуковского «Живой как жизнь» (см. примеч. 1 к письму 25).

⁵ О намерении издательства выпустить второе издание «Серебряного герба» см. письмо 21. Оно вышло в 1963 г. тиражом 275 тыс. экз. Для него Корней Иванович написал четыре новые главы.

 

22.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1962 г., 7 апреля

 

7 апреля 1962

Дорогой друг!

Сколько бы ни танцевало передо мной обезьян, сколько бы ни кричали о моей «молодости», «моложавости», сколько бы цветов и букетов ни швыряли в меня, все же 80 лет это 80 лет, и все мои дела — последние, прощальные¹. Поэтому мне хочется обратиться к Вам с одной последней просьбой: заказать новые рисунки к «Серебряному гербу»². Эта книга мне особенно дорога: в ней изображена моя мать. Конечно, во всем виноват я один. Я должен был сразу понять, что рисунки Цейтлина враждебны моей книжке, что в них нет ни одного образа, который соответствовал бы тексту, но увы, мышление у меня замедленное, и я туго понимаю искусство. Лишь после того, как книжка вышла из печати, я понял, что Цейтлин чужеродный художник, и что его рисунки противопоказаны мне.

Взять хотя бы директора Юнгмейстера. Я пишу о нем, что он был «на высоких каблучках». Не ясно ли из этого, что он был маленького роста. Я пишу, что у него была собака Нью Фаундленд, что курил он сигары, что он был знаком с высшей знатью города, — не ясно ли, что он был щеголь, барин. У Ц<ейтли>на на 21 странице дан мелкий чиновник высокого роста. У всех гимназистов — короткие штаны (на стр. 5,6,23,45,192 и др.). На стр.161 я иду под руку с мамой и у мамы современная модная сумочка; на стр. 42 дюжий хохол, дядя Фома представлен узкоплечим горожанином; на 138 стр. я летом, в жару, на крыше работал в рубахе. Между тем, как на юге все работают, обнажившись до пояса. На 110-й изображен Дракондиди, продавец минеральных вод, вечно стоящий за стойкой. Конечно, рисунок может быть точно такой:

<рисунок>

У Ц<ейтли>на же не квасник, а мясник.

А Прошка, вырывающий герб из фуражки! Из текста видно, что он разыгрывал всю эту комедию «с преувеличенной вертлявостью», без лишних жестов, величаво, насмешливо, а на рисунке он выдвинул левое колено вперед и наскакивает на меня гневно, яростно; ничего этого не было. Прочтите 66 и 67 стр.

А Фичас — на переплете!! Почему он в гимназической форме, с интеллигентным лицом? Из текста видно, что он дегенерат, с «рыхлым брюхом» уличный мальчишка. А козел! Откуда у него аршинные рога?

И т. д. А уж мечтать о том, чтобы художник передал юмор и лирику текста, не приходится.

Я не писал бы Вам об этом, если бы не предстояло второе издание: Константин Федотович сообщил мне, что Детгиз намерен напечатать «Серебряный герб» вновь.

Конечно, если Вы не согласны со мною, я охотно соглашусь с Вами, ибо Вашему вкусу я верю больше, чем своему.

Но мой вкус внушает мне, что лучше книжка совсем без рисунков, чем с рисунками Цейтлина. Из уважения к нему я никому не сказал ни слова о своем отношении к его иллюстрациям. Мне горько писать Вам об этом, так как я знаю, что если бы не Вы не было бы дивного издания «От двух до пяти». Не было бы великолепного издания «Сказок», в нашей библиотеке не висела бы чудесная картина Конашевича «Конек-Горбунок» и не было бы картин Юрия Васнецова. Поэтому я умоляю не считать это письмо капризом. Оно написано после долгих раздумий. Если немыслимо найти другого художника (если это почему-либо неудобно для Вас), пусть там же Ц. внесет коррективы в свои прежние иллюстрации. Но будем к нему более строги, чем мы были в тот раз³.

Я пишу это в Барвихе. Я думал: вот отдохну. Но здесь Твардовский, Шкловский, Ажаев, Софронов и, кажется, ждут Кочетова.

Неужели у Константина Александровича украли машину?

Ваш К.Чуковский.

Если захотите ответить, пишите по городскому адресу.

 

¹ Намек на рисованный юбилейный адрес, преподнесенный от Детгиза Чуковскому по случаю его 80-летия.

² 9 апреля 1962 г. К.И.Чуковский записал в Дневнике: «Отправил письмо Алянскому, где браню рисунки Цейтлина к “Серебряному гербу”» (СС. Т. 13. С. 324).

³ Из Дневника: «28 июня 1962. Был Алянский с художником Цейтлиным, испортившим первое издание моей повести “Серебряный герб” — художник взялся исправить рисунки» (Там же. С. 341). Второе издание книги вышло с новой обложкой и исправленными рисунками, которые также не полюбились Чуковскому. В воспоминаниях художника Н.Кузьмина есть свидетельство: «Корнею Ивановичу очень хотелось, чтобы я проиллюстрировал его повесть “Серебряный герб”. Я не успел этого сделать» (Кузьмин Н. Давно и недавно. М., 1982. С. 300).

 

23.

С.М.Алянский — К.И.Чуковскому

 

1962 г., 10 апреля

 

Дорогой Корней Иванович,

Мне очень хотелось написать Вам хорошее письмо к юбилею; много раз я принимался писать, но меня преследовали неудачи и я рвал написанное.

Какая-то робость напала на меня; то вдруг испугаюсь, что допускаю в письме слова и выражения, которые могут причинить Вам боль; то боюсь вызвать Вашу антипатию, как это случилось с симпатичной медицинской сестрой, так необдуманно просклонявшей слово «пальто»¹.

Отчаявшись, я решил пойти на хитрость и написать приветствие одними стертыми, газетными словами и выражениями. Это дешевый, но верный способ вызвать Вашу улыбку².

Но пока я сочинял свое письмо, настал Ваш юбилей, и в Доме литераторов я услышал выступление зам. министра «культуры» Кузнецова, приветствовавшего Вас как раз теми затасканными словами и выражениями, которыми я собирался посмешить Вас.

Зам. министра (говорят, что это самый культурный человек в министерстве) действительно насмешил и не только Вас; весь зал смеялся, но мне этот смех показался не очень веселым и, придя домой, я порвал последний вариант письма².

Потерпев новую неудачу, я решил больше не мудрить, а написать Вам о том, что подарила мне память в последнее время.

Кстати, чем старше я становлюсь, тем чаще память возвращает мне давно прошедшие события и встречи, утраченные впечатления и переживания. Вот, например, что вспомнилось, когда думал о Вас: «Корней Иванович, позвольте познакомить Вас с Самуилом Мироновичем Алянским, моим издателем. Недавно я говорил Вам о нем».

Этими словами к Вам обратился Александр Александрович Блок, которого я просил познакомить с Вами. Это было 25 апреля 1921 года за кулисами Большого драматич<еского> театра, перед началом литературного вечера Блока.

На представление Блока Вы сказали какой-то комплимент по адресу «Алконоста», рассеянно, но вежливо скользнули по мне улыбкой. Но меня Вы не заметили. И это обнаружилось через несколько дней, когда по дороге в Москву мы оказались с Вами и Блоком в одном купе. Между нами завязался общий вагонный разговор, и в ходе его Блок обратился ко мне по имени-отчеству. Это удивило Вас и тут же Вы нагнулись к Блоку и что-то ему прошептали. Блок громко рассмеялся и сказал: «Да ведь я на днях Вас уже знакомил, на вечере в Больш<ом> Драмат<ическом> театре».

И Блоку пришлось вторично знакомить нас и, на этот раз, по Вашей просьбе.

Я хорошо помню нашу поездку в Москву. Блок был уже болен. Всю дорогу Вы трогательно и нежно заботились о нем. Без устали рассказывали Вы много веселых историй и шуток, стараясь развлечь Блока. И я видел, как Блок оценил Ваши старания, — он посылал Вам благодарные улыбки⁴.

И еще мне вспомнилось:

Как-то я пришел вечером на Офицерскую. Александра Александровича еще не было дома. Я прошел в комнату Александры Андреевны; она любила занимать меня рассказами о детских годах Сашеньки. Рассказы эти были так интересны, что часто я нарочно приходил пораньше, чтобы послушать рассказы матери до прихода Блока. Посреди рассказа в комнату вошел оживленный, веселый Блок. Александра Андреевна прервала рассказ и спрашивает: «Что, Саша, ты опять Чуковского видел?» И улыбающийся Блок рассказывает нам только что услышанную от Чуковского интересную, забавную историю.

Имя Чуковского я слышал на Офицерской, должно быть, так часто, как часто он встречался с Вами. Иногда Блок передавал рассказ о Ваших новых литературных находках, иногда это была Ваша острая характеристика какого-нибудь общего знакомого, а иногда он вспоминал какое-нибудь Ваше острое словцо.

И каждый раз, когда Блок упоминал Ваше имя, — лицо его озарялось улыбкой.

Вы много раз видели обаятельную улыбку Блока своими глазами и, вероятно, не один раз слышали от него хорошие слова, но я думаю, что Вам будет интересно узнать, что и за глаза Блок часто говорил о Вашем блестящем литературном даровании, восхищался Вашим «веселым умом» и высоко ценил Ваше доброе расположение к нему.

Так уж случилось, — когда думаю о Вас или встречаюсь с Вами, — всегда Вы рядом с Блоком и поэтому Вы становитесь для меня еще дороже.

Через всю сознательную жизнь я пронес дружбу Блока, как самый высокий и ценный подарок, и думаю, что и Вы оцените расположение и дружбу Александра Александровича к Вам, о которых сообщил здесь.

Простите, пожалуйста, это длинное и запоздалое лирико-сумбурное поздравление и примите от меня самую горячую и нежную любовь и будьте здоровы во веки веков. Аминь.

Ниночка шлет Вам любовь и поцелуй.

Всегда Ваш. Алянский

P. S. Очень жаль, что Конашевич не повидал Вас, жаль, что Вы не видели его выставку, она будет открыта до 30 апреля, а 27-го апр. в ЦДРИ будет обсуждение выставки, и Вл<адимир> Мих<айлович> опять приедет в Москву⁵. Возможно ли будет ему 26 или 27 побывать у Вас в Барвихе? А если ему, то и мне?

Обнимаю Вас, Алянский

10. IV. 62

 

¹ Алянский имеет в виду место в книге К.И.Чуковского «Живой как жизнь. О русском языке», в котором он, рассуждая о неизбежности и естественности появления новых форм речи, пишет: «И как бы ни были убедительны доводы, при помощи которых я пытался оправдать склоняемость слова пальто, все же, едва я услышал от одной очень милой медицинской сестры, что осенью она любит ходить без пальта, я невольно почувствовал к ней антипатию» (цит. по: СС. Т. 4. С. 25-26).

² Один из ранних вариантов этого письма С.М.Алянского сохранился:

Дорогой Корней Иванович,

Что же мы имеем на сегодняшний день в смысле дальнейшего развития русского языка?

Я с удовольствием заслушал зачитанную Вами научную статью о новых демократических и социалистических словах, которые приходят на смену старым буржуазным, дворянским, интеллигентским словам. Спасибочко Вам, дорогой Корней Иванович, Ваше классовое чутье не обманывает Вас. Вы первый приняли на себя повышенное обязательство и встали на защиту новаторов нашего словесного фронта. Ваш талант, многолетний опыт и авторитет помогут нашей молодежи внедрить в жизнь и в литературу настоящие, рожденные Революцией и народом слова. Нельзя недоучитывать и фактора времени. И посколько Правительство и Партия во главе с тов. Н.С.Хрущевым указали нам, что на горизонте уже видны контуры коммунизма, то и в русском языке необходимо завоевывать вершины и подниматься на следующую ступень, и как настоящим новаторам встать на вахту и опрокинуть все старые нормы и представления о так называемом русском языке. Вы взяли на себя благородную миссию, и будущие коммунистические поколения не забудут Вас.

Я старался писать словами и оборотами из нового словаря, из словаря будущего, и если здесь вкрались еще некоторые антинародные, интеллигентские слова, то извиняюсь. По неистребимой доброте Вашей Вы простите мои ошибки и отсталость.

Приветусик.

Пока, пока.

Ваш С.Алянский

Дорогой Корней Иванович, поверьте, что я очень крепко и нежно люблю Вас.

С.Алянский

9. I. 61

(ГМЗБ. Автограф. Дата, поставленная в письме, очевидно, содержит описку, весьма распространенную в начале каждого года. Судя по содержанию, оно относится к 1962 г.) Это пародийное письмо является откликом на широкую полемику, вызванную статьями К.И.Чуковского в защиту русского языка: «О соразмерности и сообразности» (Новый мир. 1961. № 5); «Смерть старого спутника» (Неделя. 1961. 9–15 июля); «Всей громадой» (Известия. 1961. 16 июля); Нечто о лабуде (Литературная газета. 1961. 12 августа); «Правильно ли мы говорим?» (Неделя. 1961. 22 августа—2 сентября; 12–18 ноября; 26 ноября—2 декабря); «От споров — к делу» (Известия. 1961. 24 августа); «Канцелярит» (Литературная газета. 1961. 9, 16 сентября). Эти и позднее опубликованные статьи легли в основу книги К.Чуковского «Живой как жизнь: разговор о русском языке» (М.: Мол. гвардия, 1962).

³ Восьмидесятилетие К.И.Чуковского отмечали в 1962 г. очень торжественно: незадолго до того он получил известие из Оксфорда о присуждении ему степени доктора литературы и приглашение приехать в Англию; на родине его наградили орденом Трудового Красного знамени, множество организаций (от Клуба КГБ до Дома детской книги) просили его посетить их и выступить, телесъемки, поздравления и т. д. Накануне дня рождения он записал в Дневнике: «30 марта 1962. <…> Все эти заботы, хлопоты, речи, приветы, письма, телеграммы (коих пуды) созданы специально для того, чтобы я не очнулся и ни разу не вспомнил, что жизнь моя прожита, что завтра я в могиле, что мне предстоит очень скоро убедиться в своем полном ничтожестве, в полном бессильи» (СС. Т. 13. С. 323).

2 апреля, сразу после вручения ордена в Кремле, Чуковский уехал в Барвиху, где пробыл в тамошнем санатории до 5 мая. Чествование в Доме литераторов, о котором рассказывает С.М.Алянский, проходило в его отсутствие.

⁴ О «двух» знакомствах с Чуковским и поездке с Блоком и Чуковским в Москву Алянский рассказал в своей книге «Встречи с Александром Блоком» (М.: Дет. лит., 1972).

⁵ Выставка В.М.Конашевича проходила в Центральном Доме работников искусств в Москве. На ней было представлено свыше 200 работ 1921–1962 гг. (акварели и рисунки, книжная графика, литографии и гравюры).

 

24.

С.М.Алянский — К.И.Чуковскому

 

1964 г., 28 декабря

 

Дорогой Корней Иванович,

Только что получил копию Вашего письма Васнецову и посылаю ее Вам. Замечательное письмо и я отлично понимаю радость Васнецова, получившего высшую оценку труда от «самого Чуковского»¹.

На мой взгляд, письмо это — сгусток мыслей, рожденных книгой «Ладушки», и если каждый абзац этого письма немного развернуть, — получится великолепная статья для «Правды». А если Вы найдете нужным прибавить несколько слов о русском национальном характере книги, — Ваша статья станет просто необходимой для «Правды».

Такого авторитетного писателя в области детской книги вообще, и в фольклорной в частности, они еще не печатали, и я уверен, что новая редакция «Правды» за это ухватится². Надо только к этой статье приложить саму книгу.

Такая статья нужна всем, а в частности для художников и для Детгиза³.

Обнимаю Вас. С.Алянский

28. XII. 64

 

¹ Речь идет об отклике К.И.Чуковского на присланный ему Ю.Васнецовым сборник русских народных песенок, потешек и прибауток «Ладушки» (М.: Дет. лит, 1964). 14 декабря 1964 г. Корней Иванович писал художнику: «Ваша книга внесла в мои будни — праздник. Завидую детям, которые будут знакомиться с родным фольклором по Вашим нарядным картинам. Наконец-то Вашему таланту дали возможность развернуться во всю! Сегодня же заказываю в Детгизе несколько экземпляров, чтобы послать своим английским друзьям. Новостью была для меня Ваша зима на 41 и 49 страницах. Эти деревенские дымы из труб, этот синий снег, нахлобученный на избы. И тучи на 38 странице, и музыкальный узор из гусей, летящих за волком. Вообще все картины музыкальны: каждая Ваша композиция подчинена музыкальному ритму.

И какие разнообразные солнца! <…>» (Детская литература. 1993. № 10-11. С. 71).

Ю.А.Васнецов впоследствии присылал Корнею Ивановичу по нескольку экземпляров «Ладушек» для его друзей за границей (и Корней Иванович «отчитывался», — куда и кому отправил книги).

² После октябрьского (1964 г.) пленума ЦК КПСС, на котором был смещен Н.С.Хрущев, были заменены главный редактор и редколлегия газеты «Правда». 14 марта 1965 г. К.И.Чуковский напечатал в этой газете статью «Мир русской сказки», в которой говорил о Ю.Васнецове и его книге: «Этого своеобразного мастера мы привыкли любить с давних пор. Но никогда его дарование не расцветало так щедро, никогда не раскрывалась в такой полноте его необычайная способность видеть окружающий мир восхищенными глазами ребенка. “Ладушки” — вершина его творчества. <…> это драгоценный подарок советским детям».

³ Высокая оценка «Ладушек» Чуковским, без сомнения, была очень приятна С.М.Алянскому, ибо он «был не просто консультантом по художественному оформлению книг Ю.А.Васнецова. Выдвинув идею издания “Ладушек”, он затем “пробивал” ее, а когда идея стала реально осуществляться, помог художнику конкретными советами и указаниями по оформлению книги: Алянский раз и навсегда поверил в талант Ю.Васнецова и сделал все, чтобы “Ладушки” увидели свет» (см.: Мастер книги. С. 88).

Успех «Ладушек» побудил художника, уже очень нездорового, к продолжению работы. В 1969-м Васнецов выпустил в издательстве «Детская литература» (при горячей поддержке С.М.Алянского) новый фольклорный сборник — «Радуга-дуга». Эта книга так нравилась Корнею Ивановичу, что, по свидетельству Е.Ц.Чуковской, он держал ее на столике у изголовья в дни своей последней болезни и часто ее рассматривал.

В 1971 г. книги Ю.А.Васнецова «Ладушки» и «Радуга-дуга» были удостоены Государственной премии СССР.

 

25.

С.М.Алянский — К.И.Чуковскому

 

1965 г., декабрь

 

Дорогой Корней Иванович!

Сердечно поздравляю Вас с наступающим Новым годом и от души желаю Вам здоровья и много радостей.

О некоторых предстоящих нам радостях на 1966 г. можно уже сейчас сказать, это: 1) цветной сборник Ваших сказок, который будет печататься за границей (все уже туда отправлено) и 2) книга о словах (не помню точного названия). Очень мне нравится обложка, которую Вы утвердили¹.

Кроме того, предполагается заказать новые цветные рисунки к Вашим сказкам: 1) Тараканище и 2) Мойдодыр. Я уже наметил для этих работ двух молодых художников. Надеюсь, что они оправдают надежды².

Паустовский рассказывал мне о встречах с Вами в больнице. Я тоже собирался навестить Вас, когда был у Паустовского, но к Вам тогда не пускали, у Вас была температура³.

Предпочитаю видеть Вас в Переделкино. Будьте здоровы. Обнимаю. Всегда Ваш С.Алянский.

Декабрь 1965 г.

 

¹ Сборник «Сказки» — см. примеч. 1 и 2 к письму 16. Здесь речь идет о 3-м издании книги (2-е — 1962 г.). Консультант по художественному оформлению С.М.Алянский. Подписана к печати 21 апреля 1966 г. Это изумительное по качеству издание печаталось в таинственной Типографии № 140 (явно зарубежного происхождения).

Книга о словах — очевидно, «Живой как жизнь: Разговор о русском языке» (М.: Детская литература, 1966. Обложку делал Л. Зусман (см. о нем в примеч. 1 к письму 21).

² Виктор (Виталий) Дмитриевич Пивоваров (род. в 1937 г.) оформлял сказку «Тараканище» (см. о нем в письме 31) и Евгений Алексеевич Мешков (род. в 1932 г.) — сказку «Мойдодыр» (см. о нем там же и в письме 32).

³ С 15 ноября до 29 декабря 1965 г. Корней Иванович находился в Кунцевской больнице, где в то же время лечился К.Г.Паустовский (см. его Дневник: СС. Т. 13. С. 422-425).

 

26.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1966 г., 22 февраля

 

22. II. 66

Дорогой Самуил Миронович<!>

Я все еще хвораю. Неделю в постели (у меня высокая температура) перелистал иллюстрации Конашевича к Пушкинским сказкам и пришел в умиление¹. Эти рисунки лучше всех иллюстраций к сказкам Пушкина, какие я когда-либо видел. И я снова проклял свою литературную немощь, из-за которой я не могу написать о покойном друге двух-трех страничек. Чуть я беру в руки перо, у меня катастрофически поднимается давление, и я уже полгода обречен на бездействие. Но я все же не теряю надежды².

Так как я ничего себе позволить не могу, я стал заниматься «Чукоккалой»3. Даю комментарии к каждой странице. На одной из них я нашел Вашу подпись. Она фигурирует под текстом А.М.Ремизова:

Кавалеру Обезьяньего знака

К.И.Чуковскому

и т. д.

Подписана эта бумага:

В И К С. Алянский

б. к. п к. об. з н. Алексей Ремизов⁴

Послание это направлено ко мне от сотрудников Алконоста: кавалеров обезьянного знака Алянского, Блока, Ремизова, б. Канцеляриста политкома Обез. вел. вол(?) палаты Кнорре (Алексея Кирилловича всемилостивейшее прошение).

Что такое вол и кто такой Кнорре⁵?

Ваш К.Чуковский

 

¹ Сборник сказок А.С.Пушкина с рисунками В.М.Конашевича, выпущенный издательством «Детская литература» в 1965 г. (консультант по художественному оформлению С.М.Алянский). Пушкинские иллюстрации были последней крупной работой художника, умершего в феврале 1963 г. За исключением рисунков к «Сказке о рыбаке и рыбке», сделанных и изданных в 1960 г., все другие (к «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях», «Сказке о царе Салтане» и «Сказке о золотом петушке») были опубликованы посмертно, а в 1965-м впервые собраны воедино.

² См. примеч. 2 к письму 30.

³ См. там же примеч. 3.

⁴ Текст этого письма и комментарий Корнея Ивановича к нему см.: Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М.: Русский путь, 2006. С. 330-331.

⁵ См. письмо 27.

 

27.

С.М.Алянский — К.И.Чуковскому

 

1966 г., 25 февраля

 

25. II. 66 г.

Дорогой Корней Иванович,

Несколько раз пытался звонить Вам по телефону, чтобы договориться, можно ли Вас навестить, но, увы, безуспешно. Все не заставал Вас, а однажды, когда застал, меня спросили: какое дело у меня к Вам? Я ответил, что никаких дел у меня нет, что я просто хочу Вас навестить. Мне ответили, что Вы не можете подойти к телефону.

Мне показалось, что Вы не склонны принять меня без дела потому, что за что-то сердитесь на меня.

А за что — не знаю.

Пишу об этом просто так, чтобы свалить с души тяжелый осадок.

Мне приятно было узнать, что Вам понравились рисунки Конашевича к «Сказкам» Пушкина. Мне они тоже очень нравятся.

А теперь на Ваши вопросы:

1. Кнорре Г.Ф. (литературный псевдоним Алексей Кириллов) мой и Анненкова тов<арищ> по гимназии. Написал повесть «Записки Всеволода Николаевича», изданную «Алконостом» (см. «Записные книжки» А.Блока — алфавитный указатель). Впоследствии Кнорре — видный ученый, профессор-теплотехник¹.

2. «Обезьянья палата», в которой мы состояли, полностью именовалась так: «Обезьянья великая вольная палата», а сокращенно, по тогдашнему: «Обез. вел. вол. пал.», таким образом вол — значит вольная².

Крепко жму руку. Ваш С.Алянский

 

¹ Георгий Федорович Кнорре (1891–1962). Дружба Кнорре и С.М.Алянского началась в петербургской гимназии С.А.Столбцова и продолжалась всю жизнь. Повесть «Записки Всеволода Николаевича» Г.Кнорре, подписанная псевдонимом Алексей Кириллов (составленным из имен двух его сыновей — Алексея и Кирилла), вышла в «Алконосте» в 1918 г. Об их взаимоотношениях подробнее см. в воспоминаниях сына Г.Ф.Кнорре Вадима Георгиевича Кнорре «Узы и судьбы (воспоминания о С.М.Алянском)» в: Наше наследие. 2003. № 66.

В письме упоминается Юрий Павлович Анненков (1889–1974, в эмиграции) — художник, автор знаменитых иллюстраций к поэме «Двенадцать» А.Блока, изданной С.М.Алянским в «Алконосте».

² «“Обезьянья палата”, — пишет Ю.Анненков, — возникла еще в 1908 году, когда Ремизов писал “Трагедию о Иуде, принце Искариотском”. Обезьяний царь Асыка, герой этой трагедии, награждал обезьяньими знаками и ставил на них свою подпись» (Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Т. 1. М.: Худож. лит., 1991. С. 220-221). Согласно этим воспоминаниям Анненкова, также удостоенного ордена «Обезьяньей Великой и Вольной Палаты», «Обезвелволпал» был «обществом тайным» и знак выдавался «для ношения тайно», выдавался с большим разбором и большой осторожностью, «а то еще, того гляди, узнают».

 

28.

С.М.Алянский — К.И.Чуковскому

 

1966 г., конец марта

 

Дорогой Корней Иванович, сердечно поздравляю Вас с днем рождения и шлю Вам самые лучшие пожелания.

В знак моей любви и преданности посылаю Вам два фото. На одном А.А.Блок — в июне 1921 года (о нем см. на обороте фото)¹. Другое фото трехлетнего Сережи Туманова. Это мой и моей Нины приятель, очень озорной и веселый парень. Если это фото Вам понравится то, быть может, Вы используете его для нового издания «От двух до пяти».

Будьте здоровы, очень Вас прошу. И Нина тоже просит. Обнимаю Вас. Ваш С.Алянский

 

На письме неизвестной рукой: ? март 66. День рождения К.И.Чуковский отмечал 1 апреля.

¹ Отпечаток с оригинального негатива последней фотографии А.А.Блока, снятой Самуилом Мироновичем в середине июня 1921 г. На обороте он написал: «Снимок сделан в плохо освещенной комнате, недодержан, поэтому он темноват». Эту фотографию С.М.Алянский впоследствии воспроизвел в своей книге «Встречи с Александром Блоком».

 

29.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1966 г., апрель

 

Спасибо, старый друг, и за поздравление, и за чудесный подарок. Этого портрета Ал. Ал. я никогда не видал. Какой многозначительный лик великого пророка, человека, поэта. И чудесный новенький — светлый — Сережа Туманов. Если еще не поздно, я попробую включить его физиономию в новое издание «От 2 до 5», но черт их знает, захотят ли они ввести его в число своих иллюстраций1. Я отдал книгу в издательство «Просвещение», потому, что они обещали издать ее 700500 экз. Заявок получено на 900 000, но теперь слышно, они собираются напечатать 25 0002. Нет, единственное честное издательство, это наш родной Детгиз, Детиздат или как называют его нынешние умники «Детская литература»3.

Целую Ниночку и Вас. Ваш 84-летний Чуковский

 

Датируется по связи с предыдущим письмом.

¹ В непубликуемой здесь записке К.И.Чуковский писал С.М.Алянскому: «Под портретом Вашего протеже можно подписать:

— Вот чудо — я пью и кофе, и воду, и чай, и какао, а из меня выходит один только чай.

или

— Мама, ведь правда, домовых нет, а есть только домоуправы?»

² Девятнадцатое, исправленное и дополненное издание книги «От двух до пяти» вышло в издательстве «Просвещение» в 1966 г. Художник М.П.Клячко. Тираж 40 000 экз. Фотографии Сережи Туманова, если искать по предполагавшейся к ней той или иной подписи, в книге нет.

³ См. сноску 14 к вступительной статье.

 

30.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1966 г., 3 июня¹

 

3. VI. [61 г.]

Милый друг Алянский,

За все время нашего знакомства я не помню часа, ни минуты, ни секунды, когда бы я питал к Вам неприязненные чувства. Всегда радовался Вашему посещению, всегда восхищался Вашим юмором, Вашей литературной талантливости. Вообще и для меня и для Марии Борисовны Вы всегда были истинным праздником.

Злился я не на Вас, а на себя. Шутка ли сказать, вот уже целый год я не выползаю от болезней, которые не дают возможности написать о милом Конашевиче². Сейчас, напр., у меня 3 недели — СВИНКА — пошлая болезнь, не дающая ни жить, ни работать. Раздуло морду до полного безобразия. Ни я никуда, ни ко мне никто. А время уходит. Чукоккалу нужно сдать в готовом виде 15 марта. Туда я включил кое-что новое о Блоке, о Ремизове³…

 

Открытка.

¹ На письме неизвестной рукой ошибочно проставлена дата: 3 июня 1961 г. Датируется по штемпелю на открытке и содержанию. Связано с письмом 25.

² Владимир Михайлович Конашевич (1888–1963) — художник, имя которого часто упоминается в нашей публикации. Он был другом и сотрудником и Чуковского и Алянского еще с начала 1920-х гг.

В 1960 г. оба они принимали живейшее участие в хлопотах по присуждению В.М.Конашевичу Ленинской премии (на которую он был выдвинут ленинградскими отделениями Союза художников СССР и Детгиза).

Сохранилось заявление в Комитет по Ленинским премиям, которое составили Алянский и Чуковский от имени К.И.Чуковского и С.Я.Маршака.

Воспоминания К.И.Чуковского о В.М.Конашевиче были напечатаны в качестве предисловия к их переписке в кн.: Молок.

³ «Чукоккала» — рукописный альманах Корнея Чуковского, заполнявшийся с 1914 по 1969 г. Слово составлено И.Е.Репиным из начального слога фамилии ЧУКовского и последних слогов слова КуОККАЛА, названия финского дачного поселка, где Корней Иванович жил до 1917 г.

В «Мемуаре о “Чукоккале”» Елена Чуковская, участвовавшая в перепечатке и подготовке альманаха к изданию, а ныне его владелица, сообщает: «Летом 1965 года издательство “Искусство” затеяло выпустить альманах, и вскоре началась его подготовка к печати. <…> К 1967 году работа художника (над чрезвычайно сложным макетом. — Публ.) была почти закончена, а Корней Иванович дописал свой комментарий» (Наше наследие. 1989. № 4. С. 62).

Хотя Чуковский подготовил свой альманах к печати, книга вышла лишь через 10 лет после его смерти (М.: Искусство, 1979) с большими цензурными купюрами. Альманах переиздан: в полном виде изд-вом «Премьера» (1999) и в авторском варианте — изд-вом «Русский путь» (2006).

 

31.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1966 г., 31 июля

 

31 июля 1966

Дорогой Самуил Миронович!

«Путаница» — для иллюстратора трудная книга. Художница справилась со своей задачей хорошо. Некоторые страницы изящны и даже музыкальны. Видно, что у художницы хорошая школа¹.

Но две страницы нужно переделать целиком. Обе они изображают пожар моря. Загорелось море не условное, не стилизованное, а самое настоящее, синее. Мне представляется, что на том листе, где кит, нужно перестроить весь рисунок.

<рисунок>

Здесь нужна энергия, нужен динамизм, и художнице нужно бороться со своим тяготением к статичности. Ее рисунки все статичны — но те, что на стр. 7 и 8 приближаются к натюрморту. Загоревшееся море это катастрофа, гибель для всех рыб, и передать эту катастрофичность нельзя, изображая застылого кита и застылого крокодила. Крокодил должен быть в пожарной каске, с кишкой в руке, из этой кишки и должны бить струей грибы и блины. На 8-й стр. очень неотчетлив бочонок. И еще: на стр.5 дан срисованный с натуры «заинька». У меня заинька сказочный, он активно вмешивается в ту суматоху, которая происходит вокруг, он читает наставление разбушевавшимся зверям и отделаться его «фотографией» нельзя. Вообще в книге большое влияние Вл. Лебедева, который умел нарисовать любую вещь, но не взаимодействие вещей между собой.

Если всмотреться в работу этой художницы, видно ее ловкое уклонение от иллюстрирования книги. Моя сказка вся динамична, а ее иллюстрации — ряд удачных или неудачных «фото-снимков» с разных животных, находящихся в полном покое. Чарушинско-лебедевская манера.

Конечно, на 2, 6, 7, 8 стр. море должно быть синее, огонь красным.

На стр.6-й плакат «кошка» должен быть меньше. Рисовать солнце с глазами и носом не нужно.

И вообще, если эта художница хочет стать иллюстратором детских книг, ей нужно преодолеть анемичность, вялость воображения. Нужно давать не портреты людей и животных, а взаимоотношения людей и животных. Иначе ее иллюстрации будут приближаться к натюрмортам, музейным экспонатам, иногда к рукоделиям.

В данном случае все зависит от того, удастся ли ей избавиться от тех ошибок, которые я отметил на стр. 5, 7 и 8. Да и то останется коллекция зверей и зверьков, обмотанных цветочком.

_____

 

«Мойдодыр»². Композиции на стр.24-25, 14-15 превосходны.

Очень хорош мальчуган, хотя ему следовало бы вначале быть более грязным. Беда начинается с 9-й стр. Мойдодыр — герой всей книжки, здесь — невыразителен, бледен. Во 1-х, он должен быть выше ростом. Во вторых, незачем его модернизировать. В 3-х, он должен быть страшен. Пусть это будет обыкновенный умывальник, все детали которого должны быть расположены так, чтобы выражать гнев. Здесь могут быть и губки и мочалки и щетки, но конечно, не нужно <рисунок> вот этих штуковин. Стр. 11 — сплошное недоразумение. (У Анненкова это прелестно.) Это должны быть боевые фантастические умывальники — каратели, палачи —

 

И залают, и завоют,

 

а здесь магазин умывальников. Не сказка, а каталог. Это губит 12 и 18 и 20 страницы. Они совершают побег, они в движении, а здесь опять-таки мертвая статика.

_____

 

«Тараканище»³. Первые четыре страницы не вызывают возражений. Хотелось бы, чтобы все звери перед встречей с «Тараканищем» были веселее, резвее, легкомысленнее. Лев мог бы улыбаться, медвежонок тоже. Слова «пряники жуют», «едут и смеются» совершенно пренебрежены художником. Стр. 6-7 — плохо скомпанованы. Некрасивы. И куда девались их велосипеды, автомобили, шарики? 8-9 тоже не находка. Тут война, боевой эпизод, и нарисовать трех крокодилов на фоне кита — это значит уклониться от темы. 10-11 стр. тоже тяжеловаты. Отнято у книги то место, где нужно было изобразить основное:

 

И сидят и дрожат под кусточками
За болотными прячутся кочками.

 

Стр.12-13-я говорю о пещерах, художник рисует дома. Против этого я не возражаю. Может выйти эффектно. Совсем плоха кунгуру. Сделать бы ее вчетверо меньше (стр.14). Остальное до самого конца гораздо лучше.

Но обложка не найдена. Сталина нужно убрать⁴.

Ни один из этих художников не умеет распорядиться пространством. Художник Сюи (американец) умудрился на одной странице нарисовать до ста персонажей, у его рисунков большие горизонты. Таков же был Рэкхем. Таков же Колдекотт⁵. Пространством в некоторой мере владеет иллюстратор «Мойдодыра». У художницы нет пространства даже в изображении горящего моря; у художника, иллюстрирующего «Тараканище», — стр.6-7 оттого и уродливы, что он не владеет искусством распределять предметы в пространстве.

Ваш К.Чуковский

По поводу «Тараканища» возникает вопрос: стоит ли отменять плохое ради худшего⁶. Во всяком случае, интересно бы посмотреть, как художник справится с 6—7 стр. — и с 14⁷.

 

¹ Рисунки к «Путанице» делала Франческа Альфредовна Ярбусова (род. в 1942 г.). В 1967 г. окончила ВГИК как художник кино. Работает в мультипликации, художник всех мультфильмов Ю.Норштейна. Лауреат Государственной премии СССР.

² Художник Евгений Алексеевич Мешков. См. о нем примеч. 2 к письму 25.

³ Художник Виктор (Виталий) Дмитриевич Пивоваров. См. о нем там же. Впоследствии оформил многие сказки Чуковского.

⁴ То есть Таракана, напоминавшего усатого вождя.

⁵ Имеется в виду Доктор Сьюз (Dr. Seuss, псевдоним Теодора Сьюза Гейзеля; 1904–1991) — американский писатель. Написал свыше 40 книг для детей, многие из которых сам же иллюстрировал. Коллекция книг с его рисунками, собранная Корнеем Ивановичем, сейчас хранится в Доме-музее К.И.Чуковского в Переделкине. В письме названы также английские художники Артур Рэкхем (Arthur Rackham; 1867–1939) и Рэндольф Кальдекотт, или Колдекотт (Randolph Caldecott; 1846–1886) — классики оформления детских книг.

⁶ К тому времени «Тараканище» ежегодно выходил в Детгизе с иллюстрациями А.Каневского. При этом существовали цветные рисунки В.Конашевича, которые были сделаны в 1953–1954 гг. и печатались в 1950-х в отдельных изданиях сказки, а в 1960-х — в сборнике «Сказки».

⁷ Просмотр выпущенных книг показывает, что за небольшими исключениями (море у Ф.Ярбусовой загорелось, в «Тараканище» животные жуют пряники) многие замечания К.И.Чуковского остались неучтенными.

 

32.

К.И.Чуковский — С.М.Алянскому

 

1967 г., 17 марта

 

Дорогой друг Самуил Миронович,

Очень горькое впечатление произвел на меня «Мойдодыр» в красках¹. Изо всех иллюстраций — единственная, которую можно одобрить, — это стол со скатертью, двумя стульями и четырьмя пирожками. Остальное — антихудожественно. Автор симпатичен, трудолюбив и, быть может, талантлив, но краски ему не даются. В каждой иллюстрации — суетливый разнобой оранжевых, синих, лиловых колеров совершенно чуждых стилю стихов. И очень много поту. Иллюстрации должны быть легки и непринужденны, воздушны, а эти тяжеловесны, чугунны. В карандаше был очень неплохой набросок, — пляж, — но и он страшно отяжелен этой грузной синей полосой посередине, убивающей все детали вокруг.

Совсем другой почерк, чем у автора стихов. Впрочем, Вы сами это заметили, судя по Вашим замечаниям во время просмотра у врачей.

«Путаница» — иллюстрирована изящно и улыбчато². А «Мойдодыр» — особенно в красках — тем-то и плох, что неизящен, тяжеловат, аляповат, без улыбки.

Боюсь, что никакие поправки не поправят основного греха этих пестрых и лишенных гармонии иллюстраций.

Обнимаю Вас К.Чуковский

17 III 67

 

¹ Речь идет о рисунках художника Е.Мешкова к сказке «Мойдодыр» (см. предыдущее письмо). Консультант по художественному оформлению С.М.Алянский. Тираж 600 000 экз. Соотнося замечания К.И.Чуковского с изданной книгой, можно заключить, что рисунки существенно не переделывались. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что книга подписана в печать 16 апреля 1968 г., а первое письмо Чуковского с замечаниями по рисункам датировано 31 июля 1966 г.

² О рисунках Ф.Ярбусовой к «Путанице» см. предыдущее письмо.

 

33.

С.М.Алянский — К.И.Чуковскому

 

1967 г., август

 

ВАШУ СТАТЬЮ УЧИТЕЛЬСКОЙ ЧИТАЛ НАСЛАЖДЕНИЕМ ВСПОМНИЛСЯ ДАВНИЙ БЛЕСТЯЩИЙ ЧУКОВСКИЙ ЛЕГКИЙ ТОНКИЙ ТОЧНЫЙ ОСТРОУМНЫЙ СПРАВЕДЛИВЫЙ ЧУДЕСНЫЙ ТЧК СПАСИБО БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ НА СТРАХ ВРАГАМ ОБНИМАЮ=АЛЯНСКИЙ

 

Телеграмма. Датируется по содержанию и времени изготовления бланка телеграммы в типографии (1967 г.)

С.М.Алянский пишет о статье К.И.Чуковского «Ложка дегтя», напечатанной в «Учительской газете» 5 августа 1967 г. Статья полемизирует с критическими замечаниями Н.Побединой (Детская литература. 1967. № 6) по адресу книги Вл. Глоцера «Дети пишут стихи. Книга о детском литературном творчестве» (М.: Просвещение, 1964). Корней Иванович ценил исследовательскую работу В.Глоцера и написал к его книге предисловие.

 

Публикация и комментарии Евгения Ефимова