Сергей Шихачевский.

 «Я знаю, что русским нужно...»

Каппадокия — историческая область Малой Азии, лежащая в географическом центре этого обширного полуострова. Она до сегодняшнего дня сохранила свое название. Редкий по красоте и экзотичности пейзаж обязан своим происхождением вулканической деятельности. Плоскогорье, расположенное на высоте более 1000 метров над уровнем моря, в течение десятков веков было важным перекрестком Древнего мира. За эту территорию сражались и проходили по ней во всех направлениях войска многих известных в истории государей и военачальников. Около 2000 года до н.э. здесь поселился древний народ хетты. Их могущественная империя, в центре которой была Каппадокия, восемь веков просуществовала в Анатолии. Воинственные хетты в XIV веке до н.э. покорили все восточное Cредиземноморье и северный Египет. Их царство прекратило свое существование в XII веке до н.э., разрушенное мощной волной мигрирующих «народов моря», побежденных позже Рамзесом III. На части распавшейся империи возникла Финикия. А Ханаан, расположенный по соседству, почти одновременно с финикийцами заселили уведенные Моисеем из Египта евреи. Из Финикии, унаследовавшей у хеттов очень многое, включая культ быка, начинается освоение островов Эгейского моря. Миф о похищении Зевсом дочери финикийского царя отражает исторические реалии со всеми подробностями. В Анкаре, в музее анатолийских цивилизаций бессчетное количество керамических изображений плывущих быков, перевозящих на себе человека со всем домашним скарбом. Европа, в переводе с финикийского, означает вечер. То есть то, что расположено на западе. Минойская культура, крито-микенская, заселение половины Средиземноморья, основание Библоса, Сидона, Тира, Бейрута и изобретение алфавита — все это следствия финикийской активности. Напоминаю об этом, чтобы показать, насколько тесно переплетены культурные корни нашей цивилизации, центр которой, как иногда кажется, находится именно здесь, на Анатолийском плоскогорье. Рассматривая росписи каппадокийских пещерных церквей, мы будем не раз удивляться тому, как в византийских памятниках центральной Анатолии прослеживаются влияния всех предыдущих эпох и видны следы всех культурных контактов Древнего мира. География этих влияний и контактов охватывает все Средиземноморье, а хронология насчитывает более 3000 лет.

Но прежде чем добираться до Каппадокии, следует побывать в столице Византийской империи, в Константинополе (ныне Стамбуле). А здесь первым делом пойти в Софию и монастырь Хора, потом в расположенную рядом Фетхие и обязательно посетить археологический музей. Без Софии не понять Византии и слов, что сказали вернувшиеся к Великому Киевскому князю Владимиру посланники: «Не знаем, где мы были, то ли на небе, то ли на земле».

Св. София дает представление о масштабе. В первую очередь о масштабе мышления. Космичность мышления не в размерах — они лишь следствие этой космичности. Кто был в Равенне, согласится, что в миниатюрной усыпальнице Галлы Плацидии и в гигантской, даже по сегодняшним меркам, Св. Софии — один и тот же масштаб. И даже один автор — император Юстиниан, независимо от конкретных строителей этих сооружений. Ни в египетских, ни в греческих, ни в римских храмах не ощущаешь того, что в этих памятниках VI века. София снаружи не кажется такой уж огромной. Но войдя внутрь, испытываешь настоящее потрясение от созерцания почти бесконечного пространства, непонятно, каким образом уместившегося под сводами.

Монастырь Хора и Фетхие необходимы, как точки крайнего достижения столичного искусства. Знаменитое «Воскресение» в Хоре и мозаики в обоих храмах демонстрируют художественное и техническое совершенство палеологовского ренессанса. Это выдающиеся памятники не только своего времени. В них заключены представления о догматах христианской веры, ее эстетике и этике. Это — представления очень большой части населения Византийской империи. От императора до монаха Студийского монастыря. И несомненно, что для большой части империи эти представления являлись образцами. В Константинополь ехали и шли издалека не только поклониться святыням, хранящимся в ризницах соборов, но и  увидеть  credo (символ веры) целой эпохи, воплощенное (ый) с помощью архитектуры и живописи. Ибо, по слову одного из отцов церкви, «зрение скорей приводит к вере, чем слух».

Но столичное искусство не всегда и не везде было образцом для подражания. И редко выражало наиболее передовые и острые идеи своего времени. Очаровательный храм Николы Орфаноса в Салониках расписан, скорей всего, именно столичными стенописцами. Хотя Салоники, бывшие в начале XIV века практически второй столицей империи, не нуждались, почти уверен, в мастерах из Константинополя — своих хватало. Роспись эта, изысканная и по-своему роскошная, несмотря на очень малые размеры церкви, создана в те самые годы, когда Григорий Палама — салоникийский епископ выступал с проповедью исихазма и содержание и смысл этой проповеди дошли до самых отдаленных пределов всего христианского мира. Но роспись церкви Николы на эту проповедь не откликается никак. Может быть, дело в одновременности. Нужна дистанция. Временная или географическая. На Руси, терзаемой Игом и междоусобицами, проповедь Паламы была услышана. В Новгород и Псков позвали греческих стенописцев  показать  истину. Феофана современники называли не стенописцем, а премудрым философом. В Новгород и Псков, думаю, потому, что только в этих двух городах во время ордынского нашествия активно строились и расписывались церкви. И еще потому, что здесь, а не в Москве, традиционно остро отзывались на новое, казавшееся жизненно важным для спасения. В самой же Греции таких примеров не находим. В Мистре, городе, где стенописных ансамблей той эпохи сохранилось больше, чем где бы то ни было, нет ничего подобного страстному аскетизму Спаса на Ильине или стремительному глубокомыслию Волотова поля. Нет, выходит, пророка в своем отечестве.

В археологическом музее узнаем культурную и ментальную подоплеку того, что потом увидим в Каппадокии. Хеттскую и раннюю греческую керамику — лаконичную и живую. Эллинизм здесь тоже очень своеобразный. Мы знаем, что называют его ориентализирующим. Но это слова и термины. Увидеть глазами и почувствовать, как символизм Востока мягко покоряет натурализм Запада, — очень важно.

Но наша цель — Каппадокия, ее пещерные храмы и стенопись. Настенные росписи церквей, большинство из которых датируются X–XIII веками, сильно расширяют представления о византийском искусстве. Бросается в глаза разнообразие манер и школ, находящихся в самом тесном соседстве. Причем, если смотреть на даты, то опять же бросится в глаза, что это разнообразие создавалось подчас одновременно. Закрадываются или напрашиваются вопросы о том, кто это создал и как? Зачем монахи шли сюда чуть не со всех концов тогдашней православной ойкумены? Что их влекло? Чего им не сиделось в насиженных местах? И почему так много здесь церквей? Загадок и вопросов больше, чем ответов.

Устраивать в местных туфовых горках жилища и хозяйственные помещения жители стали задолго до христианизации Каппадокии. Подземные «города» выкопаны, как римские катакомбы, на многих этажах под землей. Самый известный из этих городов — Деринкюю, что в переводе с турецкого означает «глубокий колодец», имеет 12 (!) уровней. Вырубать же храмы и устраивать большие монастыри в толще горы, состоящей из очень податливой осадочной породы, начали примерно с пятого века от Рождества Христова. Столицей провинции Каппадокия в византийскую эпоху была Кесария — родина великих учителей церкви Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского — брата Василия. Не только родина, но и место их деятельности и подвигов. Кесария находится на равнине в северо-восточной части провинции. Первый женский монастырь в истории христианства был основан в окрестностях этого древнего города матерью Василия Великого св. Эмилией в середине IV века. В окрестностях Назианза, расположенного на юге Каппадокии, св. Марина — ее дочь, основала другой. Но эти факты не объясняют странной любви огромного числа людей к затворничеству в тесном соседстве. Хотя крупные монастырские поселения не редкость. И не только в христианской традиции. Особые свойства местности, ощущаемые вначале небольшим числом избранных, по мере освоения становятся притягательными для многих. Иудейская и Нитрийская пустыни, Афон и Метеоры подтверждают подобную мысль. Но в перечисленных местах количество монастырей, храмов и отдельных келий, все же, намного меньше. В Каппадокии же, на территории, раскинувшейся с севера на юг на 120 км, а с запада на восток почти на 70, находится неисчислимое и неисчисленное пока число пещерных церквей, маленьких и не очень, келий, хозяйственных монастырских помещений. Навскидку, из того, что уцелело и сейчас можно увидеть, пусть в руинах, их десятки тысяч (!) Храмов с росписями, хотя бы их остатками, почти пятьсот. И это при том, что по-настоящему их пока не разыскивали.

Территория Каппадокии «освоена» была неравномерно. Заметно, что наиболее заселенными районами являются каньоны или долины, заполненные «грибами» и конусами. То есть природными образованиями, удобными или пригодными для выдалбливания. Возможно, данная особенность местности послужила магнитом для желавших подвизаться в таком виде аскезы, как столпничество. Храмов, посвященных святым столпникам, здесь довольно много. Кельи вырубались иногда на значительной высоте природного «столпа», к ним вели ямки-ступеньки, по которым взобраться представляется акробатическим трюком. Веревка с привязанной корзинкой иногда была единственным связующим звеном между иноком и внешним миром.

Среди пейзажа, напоминающего застывшее бурное море, внутри скал и гор, его образующих, устроены церкви строгих канонических форм и изысканных пропорций. В отличие от других известных пещерных комплексов, где устроители церквей часто использовали природные пустоты, лишь слегка придавая им геометрические очертания. Или, как в нескольких местах Грузии — церкви имеют правильные византийские формы, но очень простые. Здесь, в Каппадокии, вы встретите и четырехстолпные крестовокупольные церкви и трехнефные базилики, поражающие своими размерами и стройностью. Один из храмов, недавно обнаруженный местным жителем, — трехнефная базилика с разветвленной системой примыкающих к ней храмовых помещений причудливой формы, имеет в высоту не менее 12,5 метра. Уходящие ввысь колонны венчаются капителями, которых не встретишь в других местах. Ведь устроены они не по строительной и конструктивной логике, а по логике, в первую очередь, скульптурной. Фактура стен и сводов напоминает шкуру гигантского животного. Непонятно, как это создавалось в темноте. Хотя, благодаря светлому тону породы, ее отражающим свойствам, даже небольшое окошко хорошо освещает помещение. Мурашки бегут по спине от мысли, что ты находишься внутри скульптуры, которая  увеличивается  по мере того, как автор все больше  отнимает.

Многие храмы здесь украшены следующим образом. Расписан только алтарь, а потолок храмовой части занимает большой рельефный крест, символизирующий, видимо, просвещение всего мира светом христианства. Или, как в Уч Хачлы, три креста. Объяснение напрашивается простое. Скульптуре отводится, если можно выразиться, первый доказательный уровень, земной, осязаемый. Живопись присутствует в алтаре, который представляет небо. Подобная иерархичность художественных средств выражения учит очень важной вещи. Искусство — всегда символично, по крайней мере в церкви. Ведь это — язык, позволяющий людям разных национальностей и разной культуры войти в мир Евангелия всякому, кто прочел его или услышал во время богослужения. И символ призван не зашифровывать, а расшифровывать смысл.

Есть церкви настолько небольшие, что можно коснуться свода поднятой рукой или дотянуться до противоположных стен, раскинув руки в стороны. И такие храмы часто  полностью  расписаны. Количество сюжетов, образующих программу росписи, крайне невелико. Автор не просто выбирает из них относящиеся к празднику, к тому или иному святому. Он  раскрывает  смысл. Причем смысл с большой буквы. Смысл всего христианского учения. И делает это не пересказом, а средствами символическими. Сопоставлением двух или трех сюжетов, которые, подобно словам в стихотворной строке, высекают искру образа. Живопись стремительной скорописью обегает стены и своды. Испорченному вкусу, ожидающему тщательности, присущей миниатюре, это может показаться небрежностью. Или наивностью, граничащей с грубостью. Но колористическая точность и оригинальность каждого решения, виртуозное владение не только технологией, о которой говорилось выше, но и техникой, подсказывает внимательному зрителю, что здесь другое. И не только колорит и мастерство. От этих росписей даже у далекого от вопросов искусства человека буквально захватывает дух. На них невозможно наглядеться и от них не хочется уходить. Никогда и никуда. Кажется, что они свидетельствуют о той истине, которой не хватает современному человеку. Сюда едут немцы и румыны, новозеландцы и японцы. Хотя японцы едут повсюду. А вот наших соотечественников пока мало.

И все же вопрос «зачем?», возникнув, не исчезает и требует какого-то ответа. Хотя бы для себя. Вопрос «выбора веры» встает рано или поздно перед любым человеком и человеческими сообществами. Князь Владимир посылал своих послов в четырех направлениях с глубинной мыслью о выборе судьбы. И современного человека в этих наивных с виду росписях что-то привлекает до степени исключительной. Композитор Владимир Мартынов назвал Каппадокию «одним из реликтовых мест земли». Я с ним соглашусь. Несомненно, что не только фантастичность пейзажа повлияла на стиль и манеру стенных росписей. Традиции региональных школ, отчетливо узнаваемые, приобретают здесь общие черты, которые с уверенностью можно назвать «каппадокийскими». Этим росписям, независимо от их национальной принадлежности, присуща некая стремительность и лихость, которые нигде больше не встречаются. И вместе с тем такая композиционная и художественная точность, которые, на мой взгляд, встречаются еще реже и присущи только самому высокому искусству. Так что бросающаяся в глаза «наивность» оказывается кажущейся при ближайшем рассмотрении.

…Позволю себе немного отвлечься в сторону. Во время моей поездки на Афон, которая случилась почти десять лет назад, мы с друзьями оказались в монастыре Ватопед. Я тогда искал хорошую карту Афона и не мог найти. Оказались мы в Ватопеде в середине дня, т.е. в неурочное время. Это время работ в любом монастыре. Молодой иеромонах, заведовавший монастырской лавкой, предложил нам замечательную карту и неожиданно сказал: «Я знаю, что русским нужно!» Загадочно улыбаясь, он привел нас в монастырский собор и попросил немного подождать. Через несколько минут открылись царские врата, и он показался в них, облаченный в фелонь, неся в руках два ковчега. При этом довольно громко, с небольшим акцентом пел по-русски: «Богородице дево, радуйся!...» В одном ковчеге находилась глава Иоанна Златоуста, а в другом частица пояса Богоматери…

До сих пор в искусствоведении и даже в византологии господствовала, казавшаяся аксиомой, мысль о провинциальном уголке или, даже, тупике. И некоторые серьезные и уважаемые знатоки (правда, не бывавшие здесь) называли и называют иногда эту живопись примитивной, признавая за ней известную «свежесть», но отказывая в оригинальности. Усматривая в стенописных решениях стандартные для всего византийского мира подходы. К тому же лишенные размаха в силу малых размеров. Я нигде и никогда не прочитал упоминания о том, что Каппадокия находится на долготе Святой земли, а Гереме, ее центр, точно на меридиане Иерусалима. Таких мест в христианском мире не так уж много. Самым северным из них является Соловецкий монастырь, а самым южным — священный монастырский остров на озере Тана в Эфиопии. И напомню, что первый на Руси монастырь был основан в IX (!) веке, больше чем за сто лет до ее крещения, на острове посреди Днепра, как раз на том самом меридиане. На карте видно, что Днепр совершает крутой изгиб, чтобы достичь этой географической координаты. Мы знаем, что патриарх Никон искал место для расположения Нового Иерусалима на запад от Москвы именно по причине приближения к меридиану Иерусалима. Немного не хватило. К тому же, за Истрой были традиционно земли Тверской и Новгородской епархий. Думается, речь идет об  и к о н е  Святой земли, где мистика места обеспечивает необходимую сакрализацию пространства. Соглашусь с Мартыновым еще раз.

В Гереме, самом центре Каппадокии, три храма расписаны позже других, в XIII веке. Известный по многим публикациям Каранлык килисе — Темная церковь, Элмалы килисе — так называемая Яблочная и Чарыклы — Сандальная. Эти три храма расписаны в очень сходной манере и, может быть, и даже, скорей всего, одной рукой. Программы их росписей на первый взгляд похожи, но лишь похожи. Имеются серьезные различия, помогающие в определении посвящения храмов, к чему я вернусь чуть позже. Самый центр Гереме — это высокий холм, испещренный многочисленными помещениями. Церкви, кельи, трапезные, кухни, кладовые. Холм не простой формы, по нему извивается, то расширяясь, то сужаясь, широкая тропа, образующая во многих местах просторные площадки. Легко вообразить себе бурную монастырскую жизнь на этом холме. Рядом с ним расположен один из самых больших и пышно расписанных храмов — Токалы килисе, вероятно, бывший кафедральным собором как раз в конце XII и в XIII веке. Все церкви на холме, а их очень много, не менее полусотни, разные по размеру, внутреннему устроению и по расположению. Холм очень высокий, скорее гора, и храмы расположены на разной высоте от его подножия. Самая верхняя церковь называется Чарыклы килисе, что в переводе с турецкого означает «сандальная». Странное, на первый взгляд, название экскурсоводы до недавнего времени объясняли какой-то невнятной историей про ктитора храма и его сандалии, следы от которых можно видеть на полу храма. Якобы, снимавшего во время службы сандалии и ставившего их на это место. Следы, действительно, видны. Выбитые в каменном полу отпечатки человеческих стоп. Прямо над ними расположена композиция «Вознесение». Не требуется особой прозорливости, чтобы высказать предположение о посвящении храма празднику Вознесения. Но «отпечатки» стоп на полу говорят о большем… В связи с этим напомню памятник, всем нам хорошо известный.

Патриарх Никон, создавая подобие Иерусалимского храма Воскресения, повелел воспроизвести не только размеры и пропорции знаменитой святыни, не только все часовни и церкви с престолами, посвященными тем же святым и Страстям Христовым, но на «Голгофе», в основании Креста Спасения, повелел на камне изобразить трещину, образовавшуюся в скале в минуту смерти Спасителя. Это — момент «удостоверения». Мы знаем, что речку Истру, изогнувшуюся вокруг высокого холма, он назвал в этом месте Иорданом, сам холм Сионом. А небольшую полукруглую горку Фавором. Даже храм Константина и Елены, подобно Иерусалимскому, устроил глубоко под землей.

Возвращаюсь к Чарыклы и отпечаткам стоп. Под церковью, в той же горе, в ее толще высечена монастырская трапезная. Стол и скамья вокруг него из того же монолита, что и само помещение. Оба узких конца стола обозначены полукруглыми нишами — люнетами. В одной из них нарисован красной охрой небольшой крест, византийской формы, а в другой написана «Тайная вечеря». Других изображений в прямоугольной комнате с плоским потолком явно никогда не было. Писать этот сюжет в монастырской трапезной идея не новая. Лежащая на поверхности. Но здесь ее воплощение производит очень сильное впечатление. Не в последнюю очередь именно из-за отсутствия какого бы то ни было декора. У сидящих за столом и, даже, у вошедших возникает эффект присутствия и соучастия в последней трапезе Христа и апостолов. С вопросом, обращенным к себе: «Кто ты сам за этим столом?» Встав из-за стола, вкусив земной пищи, человек поднимается по крутой лестнице, чтобы вкушать хлеб небесный и, стоя, вместе с апостолами смотреть на Возносящегося, оставившего отпечатки стоп на камне Елеонской горы. Удостоверяясь и удостоверяя. Это простой и убедительный образ подсказал все остальное. Сразу стало понятно, что сухая расщелина внизу между двумя соседними горками когда-то была руслом потока. И имя потоку Кедрон…

Одна из загадок Каппадокии — церкви, лишь слегка украшенные красными полосками и значками прямо по каменным стенам и сводам, безо всякого левкасного основания. Например, храм Варвары в центре Гереме. Он расписан геометрическими изображениями и самыми незатейливыми орнаментами. Во всех энциклопедиях и учебниках по истории искусств его называют «иконоборческим» по понятным, на очень поверхностный взгляд, причинам. Потому что датируется этот храм X (!) веком, когда иконоборчество как ересь было предано анафеме уже более двухсот лет. В начале моего знакомства с каппадокийскими памятниками я думал, что таких церквей всего две. Церковь св. Варвары и находящаяся здесь же в Гереме, совсем рядом, церковь св. Екатерины. Но со временем стало понятным, что таких церквей множество. Можно сказать, что все церкви Каппадокии имеют хотя бы следы подобных украшений. В Токалы килисе — самой большой и известной церкви Гереме — эти красные полоски и значки проглядывают сквозь все три разновременных слоя живописи. В некоторых храмах эти простые геометрические узоры нанесены красной охрой на такие детали интерьера, как слегка выпуклый валик, подчеркивающий силуэт портала входа или тонкую горизонтальную полоску по периметру церкви, разграничивающую стену и начало свода. В таких случаях они действительно производят впечатление бесхитростного декора. Подобным же образом могут быть выделены небольшие ниши в стене или нарисованы небольшие кресты над входом. Но в некоторых церквях многочисленные и совсем не простые орнаменты явно заключают в себе символическую информацию. Система таких знаков и символов стройна и разработанна. О значении некоторых из них мы даже можем догадаться. Так, зубчатые красно-белые треугольники, напоминающие горящие факелы, расположенные в парусах, обозначают евангелистов. Восемь вертикальных «деревьев» с огненными кронами в куполе символизируют архангелов. А крест, сияющий лучами в центре этого же купола, — сам Христос Вседержитель. Полоски, «наивно» имитирующие каменную кладку стен и сводов, символизируют камни стен Небесного Града — Нового Иерусалима. Думаю, что речь не идет в данном случае об «иконоборчестве», как  запрещении  изображать Бога, Его ангелов и святых. Ибо символика слишком очевидна, чтобы не заметить ее семантического значения. Скорее, это особая форма богословия и даже богопознания. Видимо, присущая менталитету живших здесь народов. Приходят на память глиняные хеттские сосуды, «декорированные» очень похожими красными линиями. Сосуды разной формы покрыты разными орнаментами, каждый из которых производит впечатление многозначительности. В одних полосках словно заключена вода с рябью и текучестью, в других языки пламени поднимаются вверх, в третьих прорастают из весенней земли всходы ячменя или проса. Орнаменты и знаки в церкви Св. Варвары так похожи на древние знаки хеттской керамики, что приходит мысль о непрерывности некоей традиции, для нас, на первый взгляд, не понятной. Но эти полоски напоминают не только хеттские. Они напоминают и роспись мезенских прялок, и красную вышивку русских народных костюмов. Даже не зная истинного смысла, заключенного в древних знаках, мы можем почувствовать их значимость благодаря мощному образу и энергетике, ощущаемой каждым…

В Каппадокии нет ни одного храма, расписанного или хотя бы начатого, расколерованного фреской. Известняк — сырье для извести, в этих местах редкость. Применялась, в основном, темперная технология с подготовкой, напоминающей иконный левкас, — притом разнообразных технических приемов, присущих различным традициям. Сохранность стенописи, несмотря на неблагоприятные климатические условия и варварство, очень высока. Техническое совершенство этих росписей указывает на высокий профессионализм их создателей. С точки зрения технологии, местные росписи ближе всего к иконе. О малых размерах каппадокийских храмов уже говорилось. Но большинство из них расписаны в такой скорописной манере, которая не снилась самому смелому фрескисту. Я это объясняю не только высочайшим художественным вкусом, но способностью к предельной концентрации. Одной из самых любимых церквей в Ихларе — узком и глубоком каньоне у подножия вулкана Хасан, является Агач Алты килисе. В переводе с турецкого –«церковь под деревом». Среди специалистов именуемая церковью Пророка Даниила. Он изображен в западном люнете храма в позе оранта, в окружении двух симпатичных львов. Храм утратил свою алтарную часть, которая откололась и свалилась в поток, протекающий под ним. Вход раньше был с южной стороны, но оказался заваленным, и теперь попасть в этот, расположенный ближе всего к длинной лестнице, храм можно с востока. Смелость и быстрота кисти автора, его композиторское дарование, исключительны. И, кстати, совершенно очевидно, что роспись одновременна созданию храма. Это не такое частое явление здесь. Лучше других для определения процесса созидания каппадокийских церквей подходит слово «изваяна». В Агач Алты соединение архитектуры и живописи настолько органично, что напрашивается мысль о полном согласии зодчего и стенописца. Или о том, что это был один и тот же человек. Гениальный в обеих отраслях искусства. Роспись датируется X веком, самым блистательным, на мой взгляд, в Каппадокии.

В самом начале я обозначил Каппадокию как место сплетения культурных традиций, которым можно было бы объяснить разнообразие каппадокийских росписей. Здесь с храмами, расписанными в греческой традиции, соседствуют церкви явно армянские. Армяне селились тут с незапамятных времен, а литургического общения с ними (официального), мы знаем, не было с IV века. Это высвечивает еще одну грань каппадокийского феномена — уникальную атмосферу толерантности и дружелюбия, царившую здесь.

Это и самая устойчивая в сейсмическом отношении часть Малой Азии. Образованная когда-то вулканом, она давно находится в покое. И этот покой присущ всему тут. Удивительная гармония, от которой отвык городской житель, окружает человека снаружи и проникает внутрь души, которая открывается навстречу, как каппадокийские церкви, стоящие открытыми посреди плодородных долин. Рядом с ними трудятся на своих виноградниках и огородах местные жители, приветливые и доброжелательные, как и тысячу лет назад. До сих пор в деревнях на многих дверях нет замков. И здороваться принято столько раз в день, сколько встретишься с человеком взглядом. Моя бабушка говорила, когда-то было такое и у нас. А может, и до сих пор где-то есть.

Побывав в Каппадокии уже четыре раза за 11 лет, хочу сказать вслед за иеромонахом из афонского монастыря (его звали Георгием, как и каппадокийского Великомученика): «Я знаю, что русским нужно».

Все фотографии Сергея Шихачевского публикуются впервые. Часть из них была показана в выставочном зале редакции журнала «Наше наследие» в рамках проекта «Каппадокия глазами московских художников»