Галерея журнала «Наше наследие»

Вильям Мейланд

Этот незабываемый Костин

Житель второй половины двадцатого века московский художник Андрей Костин неоднократно переносился в пространство века девятнадцатого. Герои Пушкина и Льва Толстого, Гоголя, Гофмана и других классиков отечественной и западной литературы становились не только отстраненными объектами его книжной графики, но и постоянными персонажами личных воспоминаний, какими бывают образы друзей и давних знакомых. Черно-белая графика (карандаш, тушь, офорт) обеспечивала ему максимальную свободу действий. Лист бумаги не казался, а был бесконечным простором для изображения пейзажей, интерьеров, портретов, жанровых сцен и любых по насыщенности или минимализму фрагментов и деталей быта. Костин обладал редким талантом не изображать ничего лишнего. На протяжении всех лет творчества легкое дыхание его графики резко контрастировало с тяжкими тематическими, публицистическими и политическими упражнениями эпохи застоя, а равно и с кудрявым патриотизмом изобразительного почвенничества. Вслед за художником зритель познавал и прояснял для себя окружающую действительность, какой бы печальной или трагикомической она ни была. Художнику не было надобности насильственно погружать себя в современность. Как это ни парадоксально, он не покидал ее даже тогда, когда обращался к девятнадцатому веку великой русской литературы. Острота его видения определялась любовью и тоской по ушедшей жизни и неповторимой культуре, вошедших в явное противоречие с тем, что его окружало. Ни осенней пушкинской ясности, ни блоковского серебра поколению Костина не досталось. Приходилось искать гармонию внутри самого себя и находить понимание и поддержку среди друзей-профессионалов.

В 80-е и последующие годы неожиданно для многих Костин создал обширный ряд живописных работ сюрреалистического плана. Причем это была отнюдь не первая его живописная проба. Во время учебы в институте, в 60-е годы, появился целый ряд произведений, проникнутых духом бубнововалетской эстетики. Увлечение примитивом и народным искусством не обошло тогда многих сверстников Костина. Обращение же к сюрреализму казалось более чем странным и чисто внешне объяснялось участием Андрея в организации и жизни московской галереи в 80-х — первой половине 90-х годов. Видимо происходило в жизни художника и вокруг него нечто такое, что заставило его выплеснуть на поверхность холстов пугающую пластику сновидений.

Разумеется, ничего случайного в настоящем большом творчестве не бывает. Патологию времени Костин препарировал, соответственно, как паталогоанатом — точно и с присущей ему иронией и сарказмом. Вместе с тем, что неизменно влекло к нему самых разных людей, в жизни и в своем прозрачном и таинственном рисовании он всегда оставался на редкость лиричным и светлым. Именно по этой причине такими странными и казались по контрасту его живописные опусы разных лет.

Незадолго до своей кончины Андрей осуществил веселую графическую выставку «ЭТИ», на которой со свойственным ему артистизмом показал рисунки «без дат, названий и без внимания к их важности, как факта творчества». «Все они, — писал он в краткой аннотации к экспозиции, — адреса по отношению к разным моментам работы и жизни двух с лишним десятков лет. И вместе с тем они безадресны по сути в силу собственной субъективности… ЭТИ рисунки предназначались на выброс и до сегодняшнего дня не имели шансов на широкий показ. Не выкинутые малые ЭТИ остатки автор решился показать, приписав к ним новые бездумные названия, которые должны быть только у ЭТИХ листов». Все вроде бы легко и несерьезно. Не выставка, а шутка. Причуда мастера. Тем не менее «ЭТИ» листы абсолютно узнаваемы как «костинские» и точно соотносятся с различными периодами его творчества. В рисунках к выставке «ЭТИ» и во всех его лучших сериях и отдельных работах есть нечто такое по форме и сути, что наводит на воспоминания о пушкинском рисовании на полях рукописей. И дело тут не в моей завышенной природе его творчества, а в характере Андрея, в остроте его реакции на окружающий мир и населяющих его персонажей, включая самого себя. Нельзя быть натужно острым, тонким и артистичным. С этим даром человеческого и художественного таланта нужно было родиться.

Задним числом мы понимаем, как много Андрей Костин успел сделать за свои прожитые полвека. В последний путь его провожала вся художественная Москва.