Владимир Енишерлов

 

Возвращение Николая Гумилева. 1986 год.

 

Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, веселой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой

<…>

Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать, что надо.

Н.С.Гумилев «Мои читатели»

Июль 1921 года

 

«В связи с публикацией материала о Н.Гумилеве и его стихов в “Огоньке” № 17, 1986 г., возникают вопросы:

— Как нужно понимать данную публикацию?

— Когда и на каком основании был реабилитирован Гумилев?

— Почему проходит такая переориентация в оценке деятельности российской контрреволюции (да еще после 27-го съезда партии…)?»

Из письма Е.М.Алексеева, «члена КПСС с 1946 г.», в ЦК КПСС от 11 мая 1986 года

 

В этом году радиостанция «Свобода» передавала цикл очерков «Полвека в эфире», посвященных своему 50-летию. Когда дело дошло до 1986 года, ведущий Иван Толстой сказал примерно следующее: «Выступая по “Свободе” в апреле 1986 года, Сергей Довлатов говорил о том, что в Советском Союзе все больше печатают Пастернака, Мандельштама, Цветаеву, Ахматову и т.д., но полный заговор молчания окружает имя Николая Гумилева, чей столетний юбилей исполняется в апреле и чья поэзия до сих пор находится под строжайшим цензурным запретом. А без публикаций книг Гумилева ни о какой перестройке и либерализации в идеологии СССР и думать нечего…» Не знал тогда Довлатов, что, может быть, в тот самый момент, когда произносил он в Мюнхене эти слова, в Москве, в типографии издательства «Правда», печатались 1,5 миллиона экземпляров журнала «Огонек» со стихами Гумилева.

Вернуть имя Николая Гумилева в литературу в Советском Союзе во второй половине ХХ века пытались не раз. Но все время будто нечто мистическое возникало на пути его поэзии — то с публикаторами что-то неладное происходило, то стихи снимались цензурой в последний момент, то вмешивались неожиданно первые лица партийной иерархии. Я знаю, что безуспешные усилия к «пробиванию через инстанции» стихов Н.Гумилева прилагала поэт Лариса Васильева, теперь более известная как прозаик-документалист, исследователь околокремлевских тайн. Главный редактор «Библиотеки поэта» блоковед В.Н.Орлов у себя дома в Ленинграде, в кабинете, увешанном картинами художников рубежа веков, как большой секрет как-то показал мне, достав из запертого ящика письменного стола, макет зарубленного цензурой томика малой серии «Библиотеки поэта» со стихами Н.Гумилева, М.Кузмина, В.Ходасевича и других забытых тогда поэтов начала века. Несколько раз стихотворения Гумилева (самые нейтральные) входили в учебные, для вузов, хрестоматии по русской литературе ХХ века, но и они, в силу специфики издания, оказывались практически недоступны читателям. Конечно, произведения Н.С.Гумилева публиковались на Западе. Я видел в Москве книгу из собрания сочинений поэта, изданного в США со многими пометами и правкой А.А.Ахматовой. В СССР же его стихи переписывали от руки, ксерокопировали, перефотографировали, иногда у букинистов можно было найти пожелтевшие от времени томики.

Но приближалось 100-летие Гумилева, и попытки напечатать его в новые, более либеральные времена зарождающейся гласности возобновились. Ведь шла уже перестройка. Неожиданно первой оказалась публикация в еженедельнике «Литературная Россия», вышедшая на несколько дней раньше «гумилевского» «Огонька». Ее подготовил хороший поэт, милый и несчастный человек, позже наложивший на себя руки, Борис Примеров. К сожалению, он избрал довольно простой путь — перепечатал стихотворения Гумилева из хрестоматии, предпослав им вполне формальную преамбулу. Мы в «Огоньке» о подготовке этой публикации не знали (хотя, как теперь ясно, невольно ее осуществлению нашими хлопотами в верхах способствовали) и подошли к организации гумилевского юбилея по-другому.

Сейчас мало кто помнит, а большинство не знает, да и знать не хочет, ибо интересы наших современников лежат в областях весьма далеких от истории литературы и журналистики, что «Огонек» за период, охватывающий примерно десять лет до гумилевской публикации, напечатал много неожиданных материалов, особенно по литературе рубежа XIX–ХХ веков. Достаточно вспомнить специальный номер, посвященный А.Блоку, публикации А.Ахматовой, С.Городецкого, Б.Пастернака, М.Меншикова, А.Белого и, конечно, Марины Цветаевой. Готовить и печатать эти материалы было в те времена не просто. Особенно туго приходилось литературному критику Д.К.Иванову, ответственному секретарю «Огонька», до последнего отстаивавшему каждый материал и перед главным редактором (а им был небезызвестный А.В.Софронов), и перед кураторами из ЦК, мешавшими как только возможно. Особенно отличался некто А.А.Козловский, заведующий сектором журналов Отдела пропаганды. И благо бы по невежеству он ставил палки в колеса. Так нет, видимо, из трусости, ибо был чиновником образованным, литературу ХХ века знал хорошо, издавал и комментировал Есенина, чуть ли не коллекционировал (конечно, тайно) письма Цветаевой. Когда-то он работал в издательстве «Художественная литература», был, как говорил мне Д.С.Лихачев, толковым редактором, но о его деятельности в ЦК ни журналисты и редакторы, ни его бывшие коллеги, печатавшие в «Огоньке» те или иные литературные публикации, ничего хорошего сказать не могли. Доходило до полного абсурда. Тот же Козловский в одном из ахматовских материалов заставил убрать из уже практически готового номера фотографию Анны Ахматовой, заявив: «Слишком большое значение придаете вы этой поэтессе, достаточно одних стихов, портрета не надо!»

Но если еще можно как-то объяснить, что двигало теми, кто внутри СССР препятствовал возвращению «чуждых поэтов и писателей», то реакция западной русской эмигрантской прессы на такие публикации бывала совершенно неадекватной. Там просто не понимали, что происходит, почему вдруг в «Огоньке» — и, например, неизвестная Цветаева. Когда в 1979 году нами была напечатана статья «Тайный жар» крупнейшего исследователя и знатока жизни и творчества Марины Цветаевой Анны Александровны Саакянц, ныне, увы покойной, с публикацией извлеченных из архива неизвестных стихов поэта, то некто Михаил Гольдштейн написал в парижской «Русской мысли» от 29.XI.1979 г. статью «Московский Огонек освещает Марину Цветаеву»: «В московском журнале “Огонек” от 20 октября 1979 (№ 43), — выходящем в издательстве “Правда”, нежданно-негаданно появилась статья Анны Саакянц “Тайный жар”. Статья посвящена Марине Цветаевой. Юбилейной даты, вроде, не было. Официальные советские издания старались не проливать свет над жизнью и творчеством Марины Цветаевой, предпочитая скрывать все в темноте. А тут, вдруг, к портрету Марины Цветаевой поднесли “Огонек”. Даже выискали неопубликованную фотографию из 1916 года, где Цветаева изображена с дочерью Ариадной. Почему эту фотографию не публиковали, сказать трудно, но подобные снимки уже хорошо известны поклонникам творчества Марины Цветаевой. Итак, в официальном советском журнале “Огонек”, который возглавляет в качестве главного редактора “безгрешный партиец” А.В.Софронов, появилась статья о Цветаевой. Более того, в ней “впервые приводится ряд стихотворений Цветаевой”, — как указано в предисловии к статье. Не совсем понятно, почему лишь в октябре 1979 г., спустя 38 лет после самоубийства поэтессы, оказалось возможным опубликовать эти стихи впервые? А сколько еще есть стихов Цветаевой, которые по тем или иным причинам неизвестны широкой публике и еще не увидели свет “Огонька”? Вероятно, их приберегают к 1992 году, когда исполнится 100 лет со дня рождения поэтессы. К тому времени разберутся, что можно еще опубликовать, а что нельзя.

Итак, напечатана статья о Цветаевой. Весьма любопытно предисловие к ней. Здесь черным по белому написано: “Марина Ивановна Цветаева. Прекрасный русский поэт”. Но это давным-давно известно. А дальше написано, что “огоньковцы” (т.е. сотрудники журнала “Огонек”. — М.Г.), бывающие на автомобильном гиганте КамАзе (Камский автомобильный завод, построенный при иностранной помощи капиталистических благодетелей) и в юном прикамском городе Набережные Челны, едут в соседнюю Елабугу, где прошли последние дни Цветаевой, и приносят цветы на ее могилу. Но, как известно, не только “огоньковцы” это делают. Паломничество к могиле Цветаевой каждодневно растет. Одно время, а может, и сейчас, с явным подозрением сотрудники КГБ относились к этим паломникам, помечая их имена. А кое-кому просто преграждали дорогу к могиле. Но “огоньковцам” беспрепятственно разрешили принести цветы на ее могилу. А это уже событие!»

Вот так, вместо того, чтобы поддержать публикацию в СССР забытых имен и забытых произведений, наши бывшие соотечественники в парижах и нью-йорках злобствовали, лгали и писали откровенную чушь, вроде того что в Елабуге, где на кладбище была неизвестно в какой могиле похоронена несчастная Цветаева, КГБ будто бы следил за теми, кто приносил ей цветы.

Все рассказанное выше немного проясняет перед современным читателем общую атмосферу, в которой проходила подготовка в «Огоньке» обширной публикации к 100-летию Н.С.Гумилева.

В то время в Главлите (цензуре) заместителем начальника работал неординарный и порядочный человек В.А.Солодин. Он любил и знал русскую поэзию и иногда помогал появлению в «Огоньке» сомнительных с точки зрения начальства публикаций. Будучи человеком опытным и информированным, именно он посоветовал за разрешением публикации стихотворений Гумилева обратиться с письмом, подписанным крупными учеными и писателями, к тогдашнему секретарю ЦК, ведавшему идеологией, А.Н.Яковлеву. Лишь его секретарское «добро» могло открыть двери Гумилеву и предопределить последующую благоприятную судьбу произведениям поэта. Как раз в «Огоньке» освободили одиозного главного редактора А.В.Софронова, и в журнале временно установилось безвластие. Вся эпопея с публикацией Гумилева проходила до назначения на пост главного редактора В.А.Коротича, с чьим именем позже связывали взлет перестроечного «смелого» «Огонька».

Письмо о Гумилеве было достаточно быстро составлено. Его подписали Д.С.Лихачев, В.Г.Распутин, Е.А.Евтушенко, В.А.Каверин, И.С.Глазунов, И.С.Зильберштейн, И.В.Петрянов-Соколов. За подписью Валентина Распутина корреспондент «Огонька» Феликс Медведев специально летал в Иркутск и позже шутил, что это была на его памяти самая дорогая и краткая командировка — за одной строчкой самолетом в Иркутск и обратно. Все, к кому «Огонек» обратился, подписывали письмо с готовностью и надеждой — вдруг на этот раз удастся. Сейчас это трудно понять, но достойное возвращение и имени и стихов Н.С.Гумилева казалось каким-то рубиконом, перейдя который уже не будет пути назад, в старые подцензурные времена.

Письмо, написанное в «Огоньке», было таким:

«Секретарю ЦК КПСС товарищу А.Н.Яковлеву.

Многоуважаемый Александр Николаевич!

В апреле 1986 года исполняется 100 лет со дня рождения известного русского поэта Николая Степановича Гумилева (1886–1921). В последний раз книги Н.Гумилева были изданы в нашей стране через два года после его смерти — в 1923 году. К сожалению, трагедия судьбы Гумилева в последующее время пагубно сказалась на судьбе его творческого наследия.

В последние годы широкому кругу советских читателей стали известны произведения таких авторов, как А.Аверченко, И.Бунин, А.Ремизов, М.Цветаева и других. По нашему мнению, надо пересмотреть и отношение к творческому наследию Гумилева.

Н.С.Гумилев не написал ни одного произведения, направленного против советского строя. После революции он вместе с А.Блоком и другими  представителями отечественной интеллигенции активно работал в организованном А.М.Горьким издательстве “Всемирная литература”, помогал росту молодых поэтов. Его творчество оказало существенное влияние на развитие советской поэзии. Стихи Гумилева были и остаются объективным фактом русской литературы, в связи с чем многолетнее отсутствие его произведений в печати служит лишь на руку нашим идеологическим противникам, порождая ненужные толки и сплетни. Забвение творчества Н.С.Гумилева наносит безусловный вред отечественной культуре.

Просим разрешить публикацию прилагаемой подборки стихотворений Н.С.Гумилева и биографической заметки о нем в одном из апрельских номеров журнала “Огонек”, выпуск лучших стихотворений Н.С.Гумилева в “Библиотеке “Огонька”, подготовку в дальнейшем более полного издания его стихотворений, пьес, литературно-критических статей.

С глубоким уважением,

Д.С.Лихачев, академик, лауреат Государственной премии СССР;

В.Г.Распутин, писатель, лауреат Государственной премии СССР;

Е.А.Евтушенко, поэт, лауреат Государственной премии СССР;

В.А.Каверин, писатель, лауреат Государственной премии СССР;

И.С.Глазунов, народный художник СССР;

И.С.Зильберштейн, доктор искусствоведения, лауреат Государственной премии СССР;

И.В.Петрянов-Соколов, академик, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, председатель Всесоюзного общества книголюбов».

Письмо это в ЦК передал от имени Д.С.Лихачева, предварительно созвонившегося с А.Н.Яковлевым, один из корреспондентов журнала. Дмитрий Сергеевич Лихачев к 1986 году стал известным общественным деятелем, а не только кабинетным ученым, академиком-медиевистом, крупнейшим специалистом по древнерусской литературе. «Огонек» в течение нескольких лет печатал его обширные статьи и интервью о бедственном положении памятников русской культуры, о Пушкине, о Москве и Петербурге, о русской литературе.

Материалы эти были далеки от сухих академических штудий, то были страстные, публицистические выступления русского интеллигента, много перенесшего, много знающего, наполненные искренней болью о положении памятников культуры и духовности в стране. Особенно заботило академика возвращение в литературу произведений писателей и поэтов, пропавших в жерновах ленинско-сталинских репрессий. Покойный ныне М.М.Баринов, директор Государственного музея А.С.Пушкина в Москве, и друг Д.С.Лихачева и его семьи телевизионный режиссер Д.Н.Чуковский очень много сделали для того, чтобы выступления Лихачева появились и в «Огоньке», и в других газетах, журналах и на телевидении. Ведь Дмитрий Сергеевич, отказавшийся подписать письмо против академика Сахарова, сохранивший интеллигентную отстраненность от деятельности власти, был для нее фигурой непонятной и чуждой. До эпохи горбачевской «перестройки и гласности» он подвергался жестким преследованиям со стороны КГБ. При загадочных обстоятельствах погибла его дочь, была подожжена квартира, академик был зверски избит на пороге своего дома, его не пускали за границу, несмотря на десятки приглашений из зарубежных академий и университетов. Но имя Лихачева и тогда много значило для образованного населения страны, а появление его публицистики в «Огоньке», тираж которого достигал, порой, двух и более миллионов экземпляров и который считался органом официальным, открыл Лихачева для очень широкого круга читателей. А после того, как появилась очередная статья академика о «Слове о полку Игореве», предмете его долголетних научных изысканий и публикаций, супруга Генерального секретаря ЦК КПСС Раиса Максимовна Горбачева, которую эта статья заинтересовала, воспользовалась ею как поводом для помощи академику и написала Дмитрию Сергеевичу письмо, которое, будучи информирована о его тяжелом положении в Ленинграде, отправила фельдсвязью через Ленинградский обком. Там немедленно, как и полагалось, взяли под козырек. «Я всегда буду помнить, — писал Раисе Максимовне после событий в Форосе в 1991 году Д.С.Лихачев, — что Ваше письмо изменило отношение ко мне ленинградских властей».

Когда возникла мысль издать в «Огоньке» стихи Николая Гумилева, мы обратились именно к Д.С.Лихачеву, и он эту идею не только поддержал, но сделал многое, что было для нас недоступно, для ее осуществления. А слово Д.С.Лихачева в 1986 году стало для властей предержащих более чем авторитетным — ведь ему симпатизировала тогда «сама» Р.М.Горбачева.

Стихи Н.Гумилева для публикации в «Огоньке» мы с моей женой, литературоведом Натальей Павловной Колосовой, отбирали очень тщательно. Хотелось даже в журнальной публикации  дать читателю почувствовать прелесть своеобразной, точной, романтичной и загадочной поэзии Гумилева всех, по возможности, периодов. В результате в подборку вошли стихотворения: из сборника «Жемчуга» — «Волшебная скрипка», «Портрет мужчины (Картина в Лувре работы неизвестного)», «Орел», знаменитые «Капитаны»; «Жираф» — из сборника «Романтические цветы» и «Андрей Рублев» — из сборника «Костер»; «Лес» — из сборника «Огненный столп»; «Когда из темной бездны жизни…» — из сборника «Путь конквистадоров». К сожалению, в последний момент из подборки, несколько обеднив ее, пришлось убрать два великолепных стихотворения — «Молитва мастеров» и «Заблудившийся трамвай». Дело в том, что перед самым подписанием в печать полос со стихами Гумилева, а редакторат разместил их на так называемых внешних полосах — дабы если что-то случится, их можно было бы без проблем заменить перед самым началом печати, ибо ведущие номер, конечно, думали, что Гумилева цензура, ЦК или кто-то еще из номера все равно снимет. Так вот, неожиданно пришло известие о кончине В.П.Катаева, и не нашли ничего лучшего, как втиснуть фотографию Катаева и небольшой некролог, который мне и пришлось срочно сочинять, на место двух стихотворений Гумилева. Хотя ради Гумилева можно было найти для некролога другое место. Вновь в публикацию его стихов мистически вмешалась неожиданная смерть. Но когда мне сказали: «Решай. Может быть, отложим Гумилева до следующего номера и напечатаем там полностью», я ответил: «Нет. Пусть идет хоть рядом с некрологом, но идет, пока Яковлев вроде бы разрешил. А то появится новый главный, и Гумилева уж точно снимет». И, возможно, был прав. Летом 1986 года, вскоре после чернобыльской катастрофы, главным редактором «Огонька» был назначен В.А.Коротич. Умный, образованный, обаятельный, он был и чрезвычайно осторожен — и все с оглядкой на ЦК, точнее, М.С.Горбачева и А.Н.Яковлева. Через некоторое время после его утверждения в «Огоньке» я предложил В.А.Коротичу как можно быстрее опубликовать «Реквием» Анны Ахматовой. Мне удалось получить у В.К.Лукницкой замечательный, написанный и выправленный самой Ахматовой экземпляр поэмы, хранившийся в архиве П.Н.Лукницкого (ныне в Пушкинском Доме в Санкт-Петербурге). Казалось, после публикации стихов Гумилева, да еще при поддержке прогрессивного и на словах бесстрашного редактора — Коротича, «Огонек» взорвет еще одну литературную бомбу во благо свободы слова. Надо было спешить с этой публикацией. 25 января 1987 года мне писала Е.Ц.Чуковская: «До меня дошел слух, что м.б. будет “Реквием” в “Огоньке”. На этот случай хочу сказать Вам, что ахматоведы перезваниваются и сверяют тексты уже 2 месяца, и этот отработанный и выверенный текст лежит в “Неве”». Мы в «Огоньке» срочно набрали текст «Реквиема» по рукописи, принадлежавшей Лукницкому, и были уверены, что на днях самая страшная поэма Ахматовой появится в журнале. Но Коротич в последний момент побежал с полосами набора в ЦК к тому же А.Н.Яковлеву, чего никто у него не требовал. В то время главный  редактор уже мог взять ответственность на себя. Яковлев, хоть и был «архитектором перестройки», но, если говорить языком архитектурным, — отнюдь не Корбюзье, и, конечно, «не посоветовал». Коротич распоряжение исполнил и снял «Реквием», который в этом же месяце был опубликован «Октябрем». А публикация в «толстом» литературном журнале «Октябрь» и публикация миллионным тиражом в «Огоньке» — это, конечно, разные вещи. И «Реквием», с потрясающим трагизмом раскрывающий весь ужас, в котором жил десятилетиями «угнетенный народ», прозвучал бы в «Огоньке» принципиально по-иному. Так что нам повезло, что стихи Гумилева шли, когда в «Огоньке» вообще не было главного редактора, В.А.Коротич мог испугаться, что с ним случалось, засомневаться, обратиться к А.Н.Яковлеву за повторным разрешением и, весьма вероятно, получил бы совет — «подождать». Все же Коротич не Лихачев, которому отказать в его хлопотах о Гумилеве было гораздо труднее.

Для «Огонька» я выбрал фотографию Н.С.Гумилева, выполненную М.Наппельбаумом в 1921 году, которую когда-то подарил мне известный московский собиратель «блокианы» Н.П.Ильин. Фотография эта замечательная и прекрасно передает характер поэта. Небольшое вступление к публикации, из-за которого позже и разгорелся, в основном, сыр-бор, я писал, стараясь в нескольких строках раскрыть, насколько это возможно, всю сложность судьбы поэта, и хотя бы пунктирно очертить его путь.

«К 100-летию со дня рождения Н.С.Гумилева.

Николай Степанович Гумилев (1886–1921) родился в Кронштадте в семье морского врача. Вскоре его отец вышел в отставку, и семья переехала в Царское Село. Стихи и рассказы Гумилев начал писать с восьми лет, а впервые в печати его стихотворение появилось в Тифлисе в газете “Тифлисский листок”, где семья поселилась в 1900 году. Через три года Гумилев возвращается в Царское Село и поступает в 7-й класс Николаевской гимназии, директором которой был замечательный поэт и педагог И.Ф.Анненский, оказавший большое влияние на своего ученика. Учился Гумилев, особенно по точным наукам, плохо, он рано осознал себя поэтом и успехи в литературе ставил для себя единственной целью. Окончив гимназию, он уехал в Париж, успев выпустить до этого первый сборник “Путь конквистадоров”. Эту книгу юношеских стихов он, видимо, считал неудачной и никогда не переиздавал ее.

В Париже Гумилев слушал лекции в Сорбонне по французской литературе, изучал живопись и издал три номера журнала “Сириус”, где печатал свои произведения, а также стихи юной поэтессы Анны Горенко (будущей знаменитой Анны Ахматовой).

В 1908 году в Париже вышла вторая книга Гумилева “Романтические цветы”. Требовательный В.Брюсов, сурово оценивший первый сборник поэта, в рецензии на “Романтические цветы” указал на перспективу пути молодого автора: “Может быть, продолжая работать с той упорностью, как теперь, он сумеет пойти много дальше, чем мы то наметили, откроет в себе возможности, нами не подозреваемые”.

Приехав в Россию, Гумилев сближается с Вяч. Ивановым, под руководством которого была создана так называемая Академия стиха. Инициатором ее организации стал Гумилев. В журнале “Аполлон” он начинает постоянно печатать свои “Письма о русской поэзии”, собранные в 1923 году в вышедший в Петрограде отдельный сборник его критики.

В 1910 году Гумилев женился на А.А.Горенко, а осенью этого года отправился в Абиссинию, совершив трудное и опасное путешествие.

Третья книга Гумилева “Жемчуга” (1910) принесла ему широкую известность. Она была посвящена В.Брюсову, которого автор назвал учителем. Отмечая романтизм стихотворений, включенных в сборник, сам Брюсов писал: “…Явно окреп и его стих. Ученик И.Анненского, Вячеслава Иванова и того поэта, которому посвящены “Жемчуга”, Н.Гумилев медленно, но уверенно идет к полному мастерству в области формы. Почти все его стихотворения написаны прекрасно обдуманными и утонченно звучащими стихами”.

Разгоревшаяся в 1910 году полемика вокруг символизма выявила глубинный кризис этого литературного направления. Как реакция на символизм возникло созданное Н.Гумилевым и С.Городецким новое литературное течение — акмеизм, предтечей которого стало литературное объединение “Цех поэтов”.

Акмеисты, противопоставлявшие себя не только символистам, но и футуристам, организационно оформились вокруг “Цеха поэтов”, издавая небольшой журнальчик “Гиперборей”.

Первая мировая война сломала привычный ритм жизни. Николай Гумилев добровольцем пошел на фронт. Его храбрость и презрение к смерти были легендарны. Редкие для прапорщика награды — два солдатских “Георгия” — служат лучшим подтверждением его боевых подвигов. Темы войны нашли отражение в сборнике “Колчак”.

Октябрьская революция застала Гумилева за границей, куда он был командирован в мае 1917 года. Он жил в Лондоне и Париже, занимался восточной литературой, переводил, работал над драмой “Отравленная туника”. В мае 1918 года он вернулся в революционный Петроград. Его захватила тогдашняя напряженная литературная атмосфера. Н.Гумилев вместе с А.Блоком, М.Лозинским, К.Чуковским и другими крупными писателями работает в созданном А.М.Горьким издательстве “Всемирная литература”. Он выпускает там стихи А.К.Толстого со своим предисловием; под его редакцией и частично в его переводах выходят произведения С.Колриджа, Р.Саути, “Баллады о Робин Гуде” и другие книги. Он читает лекции в литературных студиях, в Институте истории искусств, много занимается с молодыми поэтами. В 1918 году выходят шестой сборник Н.Гумилева “Костер” и сборник переводов восточной поэзии “Фарфоровый павильон”.

Последние прижизненные сборники стихов Н.Гумилева изданы в 1921 году. Это “Шатер” (африканские стихи) и “Огненный столп”.

Жизнь Н.С.Гумилева трагически оборвалась в августе 1921 года. Прекрасный художник, он оставил интересное и значительное литературное наследие, оказал несомненное влияние на развитие советской поэзии. Его ученикам и последователям наряду с высоким романтизмом свойственно стремление к точности поэтической формы, так ценимой самим Гумилевым, одним из лучших русских поэтов начала ХХ века».

Николай Степанович Гумилев родился 3 (15) апреля 1886 года, номер «Огонька» с его стихами и этой статьей появился в Москве 18 апреля 1986 г., т.е. почти день в день к 100-летнему юбилею поэта, а 22 апреля наступала очередная годовщина со дня рождения В.И.Ленина. Поэтому стихи и портрет расстрелянного большевиками поэта были опубликованы в номере журнала, где на обложке изображен В.И.Ленин с телефонной трубкой в руках. Позже в Москве говорили, что на обложке «Огонька» Ленин отказывает Горькому по телефону в защите «контрреволюционера» Гумилева. А с портрета внутри журнала Гумилев, покуривая папиросу и усмехаясь, это слушает.

Итак, номер «Огонька» с Гумилевым вышел. Н.П.Колосова записывала в дневнике:

«15 апреля 1986 г.

Цензура подписала Гумилева Н.С. (Врез В., подборку делали вместе. Звонил Лев Николаевич Гумилев из Ленинграда. Я сказала. Звонил “передать привет от Дмитрия Сергеевича”… Потом опять о своей статье.

18 апреля

Вышел сегодня “Огонек” с Н.С.Гумилевым. На обложке — Ленин. Внутри юбилеи Тельмана и Маркова… Номер, конечно, исторический: “трагически оборвалась жизнь”, “один из лучших поэтов начала ХХ века”.

20 апреля

Лихачев был у А.Н.Яковлева. Тот говорит: “Я сам смотрел дело Гумилева — там есть его признание”. Лихачев сказал: “Это такой психологический тип, если бы он попал к монархистам, говорил бы наоборот. Яковлев за постепенность — не нужно ажиотажа”.

25 апреля

По “Свободе” — о частичной реабилитации Н.С.Гумилева в “Огоньке”.

29 апреля

Открытка (в конверте) от Л.Н.Гумилева (от 25.IV.86) — “Это счастье”».

Полностью в открытке Льва Николаевича Гумилева было написано: «Дорогой Владимир Петрович! Огромное спасибо за журнал и письмо. Подборка удачная, врезка — талантливая. Это счастье!

Когда я Вам понадоблюсь для редактуры статьи — звоните… Приеду! Целую ручки Наталии Павловне. Крепко жму Вашу руку. Савелию поклон. Ваш Л.Н.Гумилев. 25.IV.1986».

Сын Н.С.Гумилева, человек тяжелейшей судьбы, прошедший тюрьмы, лагеря, бравший Берлин и вновь попавший в сталинские застенки, замечательный историк, автор теории пассионарности, Лев Николаевич Гумилев к тому времени уже напечатал в «Огоньке» свою нашумевшую статью о Куликовской битве, готовил для журнала другие работы, и мы довольно много общались. Конечно, ему, отлично знавшему и тонко понимавшему стихи отца, была далеко небезразлична судьба огоньковской публикации как первого свидетельства его реабилитации.

Кстати, Лев Николаевич прекрасно читал стихи Николая Гумилева. Когда в конце 1986 года в Малом зале ЦДЛ в Москве проходил первый публичный вечер, посвященный его родителям — Анне Ахматовой и Николаю Гумилеву, который организовал С.С.Лесневский, то лучшим на этом вечере было именно чтение стихов Гумилева Львом Николаевичем. Многим тогда показалось, что звучит голос самого поэта.

Упоминаемый в письме Савелий — С.В.Ямщиков, искусствовед, реставратор, общественный деятель, многие годы друживший с Л.Н.Гумилевым.

Зарубежные радиостанции, работавшие на Россию, сразу же принялись подробно комментировать и обсуждать публикацию, посвященную Гумилеву. Откликнулась и «Русская мысль», номер которой удалось тайно привезти в Москву литературному переводчику Н.Н.Бунину. В СССР тогда эта парижская газета была запрещена.

«Гумилев — с опозданием на 63 года.

15 апреля исполнилось 100 лет со дня рождения Николая Гумилева. После того, как он был расстрелян 24 августа 1921 года в Петрограде, сборники поэта еще некоторое время издавались стараниями друзей, но после 1923 года ни одной книги с его именем на обложке в СССР не появилось. Более того, ни в журналах, ни в альманахах не публиковалось ни единого его текста; в научных изданиях не печаталось никаких серьезных работ о его творчестве; само имя его — вплоть до последних лет — неуклонно вычеркивалось из принятых к печати рукописей. Лишь в редких антологиях (например, в стереотипной хрестоматии Н.Трифонова) воспроизводились его считанные стихотворения. В 1966–67 годах возникла надежда на издание крошечной части наследия Н.Гумилева в “коллективном” томике поэтов начала века в малой серии “Библиотеки поэта”, но и та жалкая идея не воплотилась в действительность. Н.Гумилева печатали во всем мире — но не в СССР.

И вот небывалое для советской печати свершилось. В двух наиболее одиозных московских еженедельниках: газете “Литературная Россия” и журнале “Огонек” — дозволено было поместить несколько стихотворений большого русского поэта, уже давно известных, конечно, тысячам его почитателей, но, возможно, еще неведомых миллионам новых читателей. Спасибо юбилею! Итак, для признания того, что публикация нескольких текстов поэта, прожившего всего 35 лет, не подорвет советский строй, властям потребовалось 63 года.

Редакции еженедельников огородились выдающимися, каждое в своем роде, предисловиями к подборкам стихов. В “Литературной России” (№ 15, 11 апреля) некто Борис Примеров с невероятной смесью апломба и дрожи в голосе ошеломляет нас новостью: “В русской поэзии начала ХХ века есть и такой самобытный поэт, как Николай Степанович Гумилев”. Его заметка начинается беспрецедентным даже для официоза сопоставлением: “Впервые стихи Николая Гумилева я услышал из уст (!) замечательного русского прозаика Виталия Александровича Закруткина (!)”. Умри, Денис…

Автор вступительной заметки и составитель подборки стихов Н.Гумилева в “Огоньке” (№ 17, 19-26 апреля) — Владимир Енишерлов. Здесь уже нет никаких псевдоавтобиографических излияний, а произведена попытка кратко и уважительно изложить действительную биографию поэта — попытка, наиболее обстоятельная из имевших до сих пор место в общедоступных массовых изданиях. Более того, автор заметки в “Огоньке” впервые в советской печати, сообщая о гибели поэта, не упоминает расстрел по обвинению в участии в “контрреволюционном заговоре” (читаем: “Жизнь Н.С.Гумилева трагически оборвалась в августе 1921 года”). Что за чудо? Неужели это предвестие формальной юридической реабилитации Н.Гумилева (в которой поэт, с точки зрения словесности и вечности, конечно же, ничуть не нуждается)? Хотя, впрочем, чему особенно восхищаться: “трагически оборвалась”. Попал под трамвай? Разорван дикими зверями у озера Чад? Умер от рака? Погиб от руки бандитов? Вот последнее, если следовать правде, и надо было назвать: имя убившей его организации известно.

Из двух подборок более представительна напечатанная в “Огоньке”. В нее входят, в частности, “Волшебная скрипка”, “Андрей Рублев”, “Капитаны”, “Портрет мужчины (Картина в Лувре работы неизвестного)”, “Жираф”. Сопровождена эта публикация и последним фотоснимком Н.Гумилева работы М.С.Наппельбаума — в СССР, кажется, воспроизводящимся впервые (в “Литературной России” помещена заурядно-ремесленная гравюра Н.Калиты с более известной ранней фотографии поэта). Бесстрашный “Огонек” попытался себя обезопасить в связи с “рискованной” публикацией: на обложке и на цветной вклейке — четыре портрета Ленина (116-я годовщина со дня рождения). Внутри — вереница других знаменательных дат: “25 лет победы кубинского народа на Плайя-Хирон”, “День советской науки”, “75 лет со дня рождения Г.М.Маркова”, “К 100-летию со дня рождения Эрнста Тельмана”… В обрамлении эдаких страниц сделан первый шаг на пути возвращения русского поэта советскому читателю».

В нашей стране реакция на публикацию к 100-летию Н.С.Гумилева была своеобразной. Когда я появился после выхода номера в редакции, мой сосед по кабинету, чудесный человек, талантливый журналист и прозаик, автор не только «Ошибки резидента», но и скрупулезного исследования о пушкинском «Тазите», Олег Шмелев сказал: «С утра звонила какая-то учительница по поводу Гумилева. Ругалась, что не разобрали стихи этого “декадента”. Хотя стихи и хорошие — она говорит о них ученикам». Вскоре пришло первое письмо-отзыв. Характерно (и это говорит о том, в какой стране все это происходило), что этот один из немногих положительных откликов не имеет обратного адреса и фамилии автора — страх поселился в наших согражданах от рождения. А все письма, обличающие эту «антисоветскую» публикацию, подписаны полностью, с подробным указанием должностей и регалий их авторов.

«22 апреля

Уважаемый тов. Владимир Енишерлов!

Я хочу поблагодарить вас за ваши теплые слова о Н.С.Гумилеве, которые вы сказали в жур. Огонек.

Я вообще была потрясена, что кто-то вообще заговорил о Гумилеве. Ранее я кое-что читала о нем, но статьи о нем были очень недоброжелательные. Но это было сказано лично о нем, а стихи его не считали плохими. И вот я получила большое удовольствие, читая и перечитывая его стихи. Очень понравился “Орел”.

Я впервые вижу его портрет и нахожу Н.С. красивым человеком. Но хотелось бы больше узнать о нем — как он погиб. Мне рассказывали, что он был расстрелян, но где узнать правду? О многих известных людях, об их жизни и смерти не пишут правды.

Поэтому посвященные вами слова известному поэту буду считать правдивыми, хотя и недоговоренными.

Еще раз благодарю, думаю, что я не буду одинока в этом.

Анна Антоновна».

А далее началась вакханалия. Добропорядочные советские люди, которых возбудили стихи Гумилева и небольшая статья о нем, стали писать обличительные послания прямо в ЦК КПСС. И ни то, что напечатаны прекрасные стихи, ни то, что был расстрелян великий поэт, корреспондентов ЦК не останавливало. Нас, конечно, выручило, что в отделах ЦК знали, что А.Н.Яковлев, посоветовавшись с М.С.Горбачевым, публикацию разрешил, и партийные аппаратчики, абсолютно согласные с авторами писем, требовавшими разобраться с теми, кто посмел напечатать эту «контрреволюцию», скрипя зубами, пересылали письма в редакцию, а там они попадали к автору этих строк. Некоторые из этих писем, в характерных голубых цековских конвертах, сохранились, и мы можем почитать их и понять, как был оболванен наш бедный народ. В них столько надуманного, безграмотного, злобы и жажды расправы, что они сами говорят за себя. Следует помнить, что авторов никто не заставлял их писать. Это был совершенно добровольный, сознательный акт советских людей, абсолютно уверенных в своей непогрешимости и праве судить и карать, даже за слово.

«Уважаемые товарищи, в журнале “Огонек” № 17 с.г., посвященном 116 годовщине со дня рождения В.И.Ленина, также напечатана подборка стихов Н.С.Гумилева, вступительная заметка В.Енишерлова и большая фотография поэта, которого составитель этой подборки назвал “одним из лучших русских поэтов начала ХХ века”. Эта подборка под названием “Стихи разных лет” опубликована по случаю 100-летия со дня рождения Гумилева.

Н.С.Гумилев был одним из организаторов кронштадтского мятежа белых в 1921 г., на подавление которого были брошены даже делегаты съезда, которые штурмовали Кронштадт и форты, идя по льду Финского залива, не имея возможности даже укрыться от огня контрреволюционеров. А посылал их туда Ленин.

“Жизнь Н.С.Гумилева, — как пишет В.Енишерлов, — трагически оборвалась в августе 1921 г.” На самом деле, как злейший враг народа, он был расстрелян.

И вот теперь “Огонек” “помирил” вождя революции с одним из гнусных контрреволюционеров.

От такого “мира”, устроенного редакцией “Огонька”, несет духом контрреволюции и космополитизма. Не эти ли деятели травили честнейшего журналиста и патриота В.Чевелихина?!

Здесь не надо вопрошать: С кем вы мастера культуры? Эти деятели литературы, видимо, решения 27 съезда партии восприняли как нечто не касающееся их мировоззрений.

Нельзя ли от редакции “Огонька” получить разъяснение по этому поводу?

Лучин А.А. Член КПСС с 1954 г.».

Это письмо отослано из Москвы и получено в ЦК КПСС 26 апреля 1986 года.

А вот еще одно послание.

«В Центральный Комитет КПСС.

Копия: В редакцию журнала “Огонек”.

В № 17 — 1986 г. журнала “Огонек” на стр. 26-28 напечатаны “Стихи разных лет” Н.Гумилева. Публикация предварена Вступительной заметкой В.Енишерлова. А напечатаны стихи “к 100-летию со дня рождения Н.С.Гумилева”.

В заметке, между прочим, упомянуто: “Жизнь Н.С.Гумилева трагически оборвалась в августе 1921 года”.

В эти годы у многих выдающихся людей Советской России жизни обрывались трагически: Урицкий М.С., Шаумян С.Г., Фиолетов И.Т. — 1918 г.; Чапаев В.И., Щорс Н.А. — 1919 г.; Лазо С.Г., Арманд Е.Ф. — 1920 г.; Пархоменко А.Я. — 1921 г. И еще много-много. Не знающие биографию Гумилева могут подумать, что и он тоже из этой плеяды славных. На самом же деле, Гумилев расстрелян именем Революции как участник заговора контрреволюционной боевой организации, возглавлявшейся сенатором Таганцевым.

Не стану цитировать стихи этого “поэта”, скажу лишь, что от них недвусмысленно попахивает махровой монархической ненавистью к Советской власти, которую автор наделяет именами “бездонная зияющая пасть”, “бездонность” (стих. “Орел”), а ее защитников — “бешеными волками”, “чудовищами” (“Волшебная скрипка”). Любопытно и то, что публикация “к Дню рождения” помещена в ленинском номере “Огонька”, в котором В.И.Ленину не написано ни слова. Помещена репродукция картины “Ленин в Смольном”, да письмо М.Т.Елизарова на половине страницы. Тогда как Гумилеву посвящены две с половиной. Для контраста с этим Ѕ страницы отведено памяти В.П.Катаева.

Так “Огонек” отметил 100-летие Гумилева. <…>

С уважением Кулаков Виктор Иванович, капитан 1 ранга в отставке, ветеран Вооруженных Сил, участник Великой Отечественной войны».

Как умудрился автор этого письма, кроме всего прочего, найти «ненависть к советской власти» в стихах, написанных за несколько лет до революции, было известно ему одному. Но таких посланий мы получили немало. А заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС П.Слезко, вместо того чтобы снять с «виновных» голову переславший через силу письмо для ответа автору в «Огонек», что на аппаратном языке значило разрешение публикации секретариатом, а то и Политбюро ЦК, не удержался и на полях двумя восклицательными знаками, двойной линией подчеркнув, выделил в тексте  строки: «На самом же деле, Гумилев расстрелян именем Революции как участник заговора контрреволюционной боевой организации, возглавлявшейся сенатором Таганцевым». Не забудем, что это написано о Богом избранном поэте — «расстрелян именем Революции». Можно вспомнить, как тот же Гумилев, встретив вместе с А.Ахматовой, на Царскосельском вокзале, Александра Блока, одетого в военную форму, сказал жене: «Неужели его пошлют на фронт? Это все равно что жарить соловьев». Некоторые наши советские сограждане шашлык из соловьев кушали бы с удовольствием.

Приходили письма и прямо на Бумажный проезд, где тогда находился журнал:

«Уважаемая редакция!

В № 17 (апрель 1986 г.) журнала “Огонек” с интересом прочитал подборку “Стихи разных лет” (к столетию со дня рождения Н.С.Гумилева). Творчеством этого поэта интересовался и ранее. Но вот что меня удивило и, мягко сказать, озадачило. Подборке предпослана вступительная заметка составителя Владимира Енишерлова, нашего известного искусствоведа. Заметка интересная. Но вот читаю последний абзац: “Жизнь Н.С.Гумилева трагически оборвалась в августе 1921 г.” Трагически оборвалась… Невольно вспоминаешь о трагической гибели А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, трагической жизни А.В.Кольцова, трагической кончине С.А.Есенина. Не оскорбителен ли для названных поэтов (и еще многих не названных — Шевченко, Полежаева и др.) этот оборот “трагически оборвалась жизнь” в статье В.Енишерлова о Н.С.Гумилеве. Почему?! Да потому, очевидно, что в статье о Н.С.Гумилеве в “Советском энциклопедическом словаре” (20-е изд., 1983 г., стр. 349) черным по белому напечатано: “расстрелян как участ-ник контрреволюционного заговора”. Почти через 4 года после Великой Октябрьской социалистической революции. Так что же — почти в одних выражениях о трагической гибели Пушкина и Лермонтова и расстреле участника контрреволюционного заговора?! Наверное, не следовало бы так. А каково мнение редакции?

С уважением С.Лизаев».

Итак, одни читатели стихов в «Огоньке» обижались на то, что «заговорщик-поэт» ставится в один ряд с «трагически погибшими» в те годы Чапаевым, Щорсом, Урицким, Инессой Арманд и т.д., другие защищали Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Есенина, Шевченко, Полежаева и др. от недостойного соседства с Гумилевым.

А следующий «сын старого большевика» в своем письме просто клеймит поэта определением «враг».

«7.05.86 г.

Уважаемая редакция!

Мне, коммунисту и сыну старого большевика, непонятна причина чествования Н.С.Гумилева в № 17 вашего журнала за этот год. Насколько известно из Советской Энциклопедии, он не таинственно-трагически погиб в 1921 г., а был расстрелян по приговору Советского суда, как участник контрреволюционного заговора. Впоследствии нигде не было публичных оговорок, что он был реабилитирован Советской властью, против которой выступал.

Не думаю, что Гумилев Н.С. был расстрелян в суматохе и некоторой неразберихе тех бурных дней по ошибке, как заблуждающийся, а не как враг.

К этой санкции к известному поэту прибегли, наверняка, только имея веские основания.

Спрашивается, зачем предоставлять страницы советского партийного журнала для воспоминаний, стихов и портрета активного антисоветчика?

Ведь так дело может дойти и до того, что к какому-то юбилею напечатают у нас и стихи Мережковского, который был “одного поля ягода” с Н.С.Гумилевым, но, к сожалению, ускользнувшего от подобной справедливой кары пролетарской революции.

Мой совет: не надо делать никаких снисхождений, никаких реверансов тем, кто был против нас, будь то поэт, писатель, или кто другой. Это не “невольники чести”, а враги.

Член КПСС с 1944 г., участник ВОВ

Огнев Александр Михайлович».

Читаем следующее послание, поражаясь, как же все было перепутано в несчастных головах наших соотечественников:

«В 17-м номере журнала “Огонек” напечатана статья о Гумилеве. Вступительная заметка и составление Влад.Енишерлова. Такую статью или заметку писать не следует. Кто такой Гумилев? Контрреволюционер, в двадцатых годах два месяца укрывал у себя Бориса Савинкова. Вел активную борьбу против молодого Советского государства.

Погиб трагически? Читатели, не знающие или мало знающие Гумилева, будут думать, что погиб в борьбе за Советское государство или просто попал под автомобиль или как еще? А Вы, конечно, знаете, что Гумилев был расстрелян за контрреволюционную деятельность.

И вот теперь мы должны его вспоминать, горевать — трагически погиб.

Гумилев забыт и воскрешать его не следует.

Мало того, что вспомнили о нем, но поместили статью в ленинский номер. Таких вещей допускать нельзя. На таких статьях молодежь не воспитывают.

Когда у меня небольшая часть молодежи спросила: “Кто такой Гумилев и от чего погиб?”, я рассказала, так как знала, а мне в ответ: “А зачем о нем написали?”

Жду ответа. При неполучении ответа буду дальше выяснять взгляды моих современников на такие вопросы.

6 мая 1986 г. Кандидова Е.В.».

И вновь письмо в ЦК КПСС — категоричное, с требованием расправы.

По таким доносам и расстреливали Гумилева, губили Мандельштама, высылали Солженицына:

«Уважаемые товарищи!

Как объяснить появление в ж-ле “Огонек” (№ 17, 1986 г.) публикации, прославляющей Н.Гумилева, контрреволюционера, врага советской власти, расстрелянного в 1921 году. Ответственный секретарь редколлегии Д.К.Иванов сказал мне по телефону, что на эту публикацию было дано согласие А.Яковлева, заведующего Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС.

Возможно ли, чтобы работник ЦК КПСС поддерживал идеологическую диверсию, пропаганду безыдейности, бесклассового, то есть антиленинского, антипартийного принципа в оценке явлений культуры?

Кто повинен в этой явно враждебной вылазке? Понесут ли эти деятели партийную ответственность?

Е.Афонина, чл. КПСС с 1947 г.».

А вот жившей в Пскове товарищ К.Ю.Розенталь не понравился и портрет поэта.

«Уважаемый тов. редактор!

Открыв 17 № “Огонька” (я, его многолетняя подписчица), с изумлением… гм, гм. прочла в нем материал “к 100-летию со дня рождения Н.Гумилева” и даже узрела его портрет. Такой чести не заслужили в “Огоньке” весьма многие художники и поэты (напр., никогда не помещали портрет Пластова). Что побудило Вас поместить этот материал, да еще со словами “жизнь его трагически оборвалась”?

Гумилев теперь уже мало известен широкому кругу читателей. Акмеизм, к которому Гумилев принадлежал, был течением кратковременным и не столь уж заметным. Ни у Ленина, ни у Сталина — не знаю, как насчет Луначарского — о нем никогда не упоминалось. А кого, собственно, воспевал Гумилев? Сильного европейца, завоевателя, властелина (“Конквистадор”, “Старый бродяга” и пр. и пр.). Не сродни ли эти “герои” тем, кто сейчас насаждает в Африке апартеид?

Гумилев не трагически погиб. Он был расстрелян. Надо вспомнить, как билась наша страна в 1921 г. с голодом, разрухой, многочисленными заговорами, весьма опасными. А Гумилев участвовал в заговоре, как тогда говорили, Таганцева. Уж вряд ли Дзержинский допустил бы обвинение невиновного: он был — Дзержинский!

Словом, смею выразить свое мнение, этакая пропаганда поэзии и личности Гумилева в наше время необычайно обостренной идеологической борьбы некстати. И неужели не нашлось иного литературатурного материала для “Огонька”? Сомневаюсь. Думаю, что среди поэтов прошлого и настоящего нашлись бы имена с ярко выраженной общественной тенденцией.

С уважением,

Ксения Юльевна Розенталь

(Персональная пенсионерка республ. знач.)».

 

И уж совершенно запутался учитель литературы А.Г.Чижов из г. Ряжска Рязанской области.

«Уважаемый товарищ редактор!

Был очень удивлен (как и многие мои коллеги по работе) “представлением” Николая Гумилева в Вашем журнале, № 17 — апрель 1986 года — к 100-летию со дня рождения поэта.

Здесь и подборка его стихов, и фотография поэта, и вступительная заметка Владимира Енишерлова. Какая реклама! Почему удивлен? Позвольте привести сравнения:

1) “Первая мировая война сломала привычный ритм жизни. Николай Гумилев добровольцем пошел на фронт. Его храбрость и презрение к смерти были легендарны. Редкие для прапорщика награды — два солдатских “Георгия” — служат лучшим подтверждением его боевых подвигов. Темы войны нашли отражение в сборнике “Колчан”.

(Из аннотации В.Енишерлова.)

1) А я, преподаватель литературы, знаю и читаю до сих пор учащимся из методических пособий нечто другое в этой области:

“До Маяковского поэты-декаденты (Сологуб, Гумилев, Северянин) защищали империалистическую войну, они были певцами войны:

 

И поистине светло и свято
Дело величавое войны:
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.

 

Расцветает дух, как роза мая,
Как огонь, он разрывает тьму.
Тело, ничего не понимая,
Слепо повинуется ему.

 

Сквозь леса глухие и окопы,
Цепью славы связывая нас,
Он идет по пажитям Европы,
Как жених к невесте в дивный час

(Н.Гумилев)

 

Рецензент Венгеров возмущался: “Война, ведь там люди умирают. А у Гумилева “идиллия”. Это выше всякой меры!”

И правда! Не проповедь ли это войны?! Как это противоречит ленинскому лозунгу о превращении войны империалистической в войну гражданскую!

Я уж не говорю о реакционности этих “милитаристских” гумилевских строк в наше тревожное и сложное время!

2) “Октябрьская революция застала Гумилева за границей. В мае 1918 года он вернулся в революционный Петроград. Его захватила тогдашняя напряженная литературная атмосфера”.

(Из аннотации В.Енишерлова.)

2)Человек, не принявший Октябрьской революции, поэт, в стихах которого видим уход от современности, культ силы, восхваление волевого начала — таким я, преподаватель литературы, показываю Николая Гумилева своим учащимся. Он стоит на другом, противоположном берегу революции, наряду с З.Гиппиус, Д.Мережковским… В таком случае, где же тот водораздел, который провел Великий Октябрь?!

3) “Жизнь Н.С.Гумилева трагически оборвалась в августе 1921 года. Прекрасный художник, он оставил интересное и значительное литературное наследие…” и т.д.

(Из аннотации В.Енишерлова.)

3) Назовем вещи своими именами:

“Гумилев Ник. Степ. Расстрелян как участник контрреволюционного заговора”.

(“Советский энциклопедический словарь”, изд. Москва — 1980 г., с.345).

Как же все это понять? (Пусть Гумилев и прекрасный поэт.)

Может быть, поэт недавно реабилитирован?

Или же ныне искусство — одно, а политика — другое?

Или, наконец, просто происходит “переоценка ценностей”?

“Все смешалось в доме Облонских!”

Как и в журнале “Огонек”: здесь же — и 116-я годовщина со дня рождения В.И.Ленина, здесь же — и 100-летие со дня рождения погибшего в застенках Бухенвальда за идеи ленинизма Эрнста Тельмана, здесь же и 100-летний юбилей Николая Гумилева — проповедника войны и противника революции!

Ничего не понимаю!!! Объясните, пожалуйста.

С уважением, Чижов Анатолий Георгиевич

12 мая 1986 года».

Характерно, что среди откликов на гумилевскую публикацию очень мало положительных. Интеллигенция, зачитывавшаяся стихами поэта на коммунальных кухнях, и не подумала поддержать тех, кто через 60 лет вывел Н.С.Гумилева на свет Божий. Были, конечно, исключения. Так мне рассказывали, что в Союзе писателей чуть ли не два дня заседало некое собрание, то ли секция критики, то ли какой-то секретариат, куда автора статьи и составителя подборки стихов, конечно, не пригласили и где с пеной у рта почтенные советские «критики и литературоведы» и почему-то особенно «литературоведши» доказывали, что Н.С.Гумилев не был прекрасным поэтом и не погиб трагически и что публикация его стихов и даже нейтральной статьи о нем в «Огоньке» тиражом в полтора миллиона экземпляров — более чем ошибка. Как мне говорили, единственным, кто защищал поэта, был специалист по творчеству Шолохова, профессор Литинститута Ф.Г.Бирюков. Достойный человек и литератор.

Но еще неожиданно подала свой голос бывшая уже в очень преклонном возрасте Анастасия Ивановна Цветаева, отправив письмо Е.А.Евтушенко, которое она мне в копии переслала.

«18.V.86

Голицыно

Дорогой Женя!

В Вашей статье о Н.Гумилеве в “Лит. Газете” за 14 мая 1986 г. меня поразила Ваша фраза о некоторых современных публикациях, посвященных нынешнему столетнему юбилею Гумилева, где его сложный поэтический и жизненный путь бездумно косметизируется чуть ли не под оперный образ с привкусом “Гей, славяне!” Женечка, укажите мне, где Вы это прочли, в каком журнале? Я читала только одну, в “Огоньке”, статью и публикацию В.Енишерлова, и она мне очень понравилась! Прочтите ее непременно! Кстати, там опубликован прекрасный портрет Гумилева. И там — никаких глупостей, в т.ч. славянских нет (которые Вас возмутили). Прочтите, Женечка, эта статья Вам понравится! А от Вас жду указания о Вас возмутившей статье, я хочу ее прочесть! Как хорошо, что Гумилева, наконец, стали печатать! Воображаю, как Вы, поэт, еще больше меня радуетесь этому!

Привет, Женечка!

Ваша Анастасия Цветаева.

P.S. Не забудьте, в спешке дня, прислать мне адрес статьи Вас возмутившей — в каком журнале, достану ее непременно!»

В письме Анастасии Ивановны речь идет о статье Е.Евтушенко о Николае Гумилеве в «Литературной газете», которая была опубликована после юбилея, — видимо, в «Литгазете» не верили, что можно что-то к 100-летию поэта напечатать, и несколько опоздали. Неутомимый Евгений Евтушенко, конечно, не пропустил возможности написать о Гумилеве и, как это у него бывало, походя обругал бывшие до его статьи публикации как славянофильские с привкусом «Гей, славяне!» Возмущенный Л.Н.Гумилев послал в «Литературную газету» жесткое письмо с требованием объяснить, что имел автор в виду, ибо «Огонек», например, не давал повода к каким-либо инсинуациям со стороны новоявленного защитника поэзии его отца. Владимир Радзишевский, работавший тогда в газете, ответил Льву Николаевичу, что Евтушенко «сказал ему, что нашел “славянофильские мотивы” в стихотворении Гумилева “Ольга”, напечатанном “Литературной Россией”». «А почему не “Гей, исландцы!” — смеялся Лев Николаевич, — ведь стихотворение отца начинается: “Эльга, Эльга! — звучало над полями, Где ломали друг другу крестцы С голубыми, свирепыми глазами И жилистыми руками молодцы”. А Эльга — из исландских саг».

Хотя если говорить о сути дела, то в начале ХХ века многие крупные художники увлекались историей, искали истоки русской культуры в славянском, даже в дохристианском прошлом и эти мотивы характерны для творчества и И.Стравинского, и А.Лядова, и Н.Рериха, и С.Городецкого, кстати, основавшего вместе с Гумилевым акмеизм, и А.Ремизова, и т.д. Так что ничего необычного в обращении к славянской истории в стихах Гумилева для знающего культуру Серебряного века нет. Евтушенко же, со свойственной ему легкостью выражений, оглупил проблему до «Гей, славяне!», стремясь сыграть на порицании русской «либеральной» интеллигенцией конца ХХ века т.н. квасного патриотизма. А публикации Гумилева в «Огоньке», о которой говорил русскоязычный литературный мир, «Литературная газета» и ее автор пренебрежительно не заметили. Мимо внимательных читателей это не прошло. Л.Н.Гумилев и А.И.Цве-таева вступились за «Огонек» и за справедливость в литературной журналитстике.

Сразу же за публикацией в журнале я подготовил для «Библиотеки “Огонек”» (была такая популярная серия красно-белых книжечек, выходивших тиражом в 100 тысяч экземпляров) сборник избранных стихотворений Николая Гумилева. В.А.Ко-ротич держал его под спудом почти год, ссылаясь на того же Яковлева, который не хотел «ажиотажа»(?). Книжка вышла только в марте 1988 года, но все равно оказалась первой, после более чем шестидесятилетнего перерыва, книгой Н.Гумилева в нашей стране. На обложке помещен его портрет, выполненный художницей Н.Войтинской в 1909 году, но не офорт, опубликованный в № 2 журнала «Аполлон», а рисунок сепией, хранящийся в частном собрании.

А затем, в том же 1988 году, в Тбилиси в русскоязычном издательстве «Мерани», главным редактором которого был поэт и подвижник культуры, философ У.И.Рижинашвили, ныне вынужденный жить в Америке, мы с В.К.Лукницкой издали большой том стихотворений и поэм Николая Гумилева.

Здесь было напечатано много уникальных материалов из гумилевского собрания П.Н.Лукницкого, составителя летописи жизни и творчества Гумилева, в работе над которой ему много помогала А.А.Ахматова.

К 1988 году произведения Гумилева и статьи о нем уже регулярно появлялись в периодике, готовились книги и даже первые собрания сочинений.

Таким образом, мы выполнили все поставленные перед собой задачи, связанные с возвращением читателям произведений Н.С.Гумилева, о чем говорилось в том письме в ЦК, подписанном выдающимися учеными и писателями, с которого все дело и началось.

Постепенно стали открываться архивы и частные собрания, где, не-смотря ни на что, тайно хранились гумилевские материалы.

Как-то мне позвонил Л.Н.Гумилев и сказал, что у его брата находится неизвестный «Африканский дневник» отца. И вскоре в «Огонек» приехал из Кишинева Орест Николаевич Высотский. Он был моложе Льва Николаевича на один год и носил фамилию матери, актрисы труппы Вс.Мейерхольда О.Н.Высотской. Поразительно, но в преклонных годах Л.Н.Гумилев стал весьма похож на мать — погрузневшую к старости А.А.Ахматову, а О.Н.Высотский — очень напоминал Н.С.Гумилева. Хотя ему было уже под семьдесят, а отец его погиб в 35 лет. Братья всегда были близки, Анна Андреевна Ахматова хорошо относилась к Оресту, которого знала с раннего детства. В двух номерах «Огонька» мы напечатали «Африканский дневник», который открыл читателям Н.С.Гумилева — наблюдательного и настойчивого путешественника. Печатал позже О.Н.Высотский хранившиеся у него материалы отца и в «Нашем наследии», где волею судеб оказались многие огоньковцы, так или иначе причастные к гумилевской эпопее. А Л.Н.Гумилев незадолго до смерти опубликовал в «Нашем наследии» статью «Последний евразиец» о философе Н.С.Трубецком — кажется, это была последняя прижизненная публикация выдающегося историка.

Уже нет на этом свете ни Льва Николаевича Гумилева, ни Ореста Николаевича Высотского. А сохранившиеся номера старых «Огоньков» и архивные документы помогают вспомнить те «баснословные года», когда началось возвращение читателям произведений их отца, бесстрашного человека и замечательного поэта Николая Степановича Гумилева.