Наталья Михайлова

«…Всегда с удовольствием можно читать и перечитывать»

«Луга покрылись цветами, и Лиза пришла в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице. Она показала ему цветы — и закраснелась»¹.

Такова завязка повести Н.М.Карамзина «Бедная Лиза», в которой молодой писатель поведал читателям трогательную историю любви крестьянки и дворянина, провозгласил внесословность высоких чувств, их ценность.

Повесть была написана в 1791 году. Двадцатипятилетний Карамзин уже был автором «Писем русского путешественника», поэтом, переводчиком, издателем «Московского журнала», но еще не стал создателем «Истории государства Российского».

Первые восемь томов «Истории...» поступили в продажу в Петербурге в 1818 году. Это было событие не только литературного, но и огромного общественного значения.

«История Российская вся уже раскуплена в Петербурге, и здесь ее продают дорогой ценою, — писал убежденный карамзинист, автор первых манифестов карамзинской школы В.Л.Пушкин 20 февраля 1818 года П.А.Вяземскому из Москвы. — …Каченовский отдает справедливость трудам Николая Михайловича и преклонил, так сказать, перед ним колена; я за это начинаю любить его. Вигель (Ивиков Журавль) пишет к Блудову, что многие в Петербурге называют “Историю Российского государства” славнейшим произведением нынешнего века (что согласно с мнением моим и в чем, кажется, и сумнения нет)...»².

Восемь лет спустя А.С.Пушкин вспоминал:

«Это было в феврале 1818 года. Первые 8 томов Русской Истории Карамзина вышли в свет. Я прочел их <...> с жадностью и со вниманием. Появление сей книги (как и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление. 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) — пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать Историю своего Отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия казалось найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом»³.

П.А.Вяземский считал Карамзина М.И.Кутузовым 1812 года: историк спас Россию от нашествия забвения собственной истории.

В.А.Жуковский увидел в «Истории...» источник вдохновения и славы, и он оказался прав; вспомним хотя бы трагедию Пушкина «Борис Годунов»: «Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает Александр Пушкин».

Глубокий интерес и восхищение вызвала «История...» у И.И.Дмитриева и К.Н.Батюшкова. В послании Жуковскому 1818 года А.Пушкин писал о Батюшкове — читателе карамзинского труда:

Смотри, как пламенный поэт,

Вниманьем сладким упоенный,

На свиток гения склоненный,

Читает повесть древних лет!

Сочинение Н.М.Карамзина, основанное на тщательном изучении многочисленных исторических источников, было не только трудом историка, но и произведением выдающегося писателя. Кроме того — и это очень важно, — Карамзин писал об исторических событиях, соединяя свое описание с нравственной оценкой этих событий. Любовь к Отечеству, желание добра любезным соотечественникам, вера и надежда на лучшее будущее для России — все это есть в «Истории государства Российского».

Литературный подвиг Карамзина, значение его труда, по достоинству оцененное современниками, во многом объясняют, почему уже при жизни Карамзин-историк заслонил Карамзина — поэта, прозаика, переводчика, критика, издателя. «Почтенный наш историограф», «наш Тацит», «наш Ливий» — так стали именовать его. И все же, отмечая его 250-летие, мы вспоминаем и маленькую повесть «Бедная Лиза», созданную им 225 лет назад и впервые напечатанную в 1792 году в издаваемом Карамзиным «Московском журнале».

Начнем с того, что публикация «Бедной Лизы» принесла Н.М.Карамзину первый и поистине небывалый успех у читающей публики. Над ее страницами проливали слезы. Пруд вблизи Симонова монастыря, где утопилась бедная Лиза, стал местом паломничества восторженных читателей. По свидетельству самого Карамзина, «тысячи любопытных ездили и ходили туда искать следов Лизиных»⁴. В путеводителе по Москве И.Г.Гурьянова, изданном в 1831 году, почти сорок лет спустя после публикации «Бедной Лизы», в очерке «Лизин пруд» говорилось о повести Карамзина как о сочинении, которое «всегда с удовольствием можно читать и перечитывать (чего не многие творения заслуживают)»⁵.

М.П.Погодин вспоминал:

«Бедная Лиза, повесть Карамзина, сделалась венцом его славы, начатой Письмами русского путешественника. <…> Мы застали еще отголоски этой громкой славы. Несколько поколений плакало над судьбою бедной Лизы, и она стала для них родною.

Старик Профессор Цветаев говорил, что и он хаживал на Лизин пруд, с белым платком в руках, отирать слезы»⁶.

Известная мемуаристка Е.П.Янькова рассказывала о том, как она «с удовольствием прочитала <…> чувствительную историю о Бедной Лизе» и как «поплакала, читая»⁷.

В 1858 году П.А.Вяземский запечатлел в стихах плач Москвы над бедной Лизой:

Когда на гладь реки наводит

Свой алый блеск сходящий день,

Там бедной Лизы грустно бродит

Москвой оплаканная тень⁸.

Читатели и читательницы оставляли надписи на деревьях, окружающих Лизин пруд. Некоторые из них воспроизведены в первом отдельном издании «Бедной Лизы» 1796 года под гравюрой, изображающей Симонов монастырь и пруд:

В струях сих бедная скончала Лиза дни;

Коль ты чувствителен, прохожий! воздохни.

И еще одна надпись:

Любезному Карамзину!

В изгибах сердца — сокровенных,

Я соплету тебе венец:

Нежнейши чувствия души тобой плененных

. . . . . . . . . .

Издатель назвал приведенные стихи «памятником чувствительности московских читателей и нежного их вкуса в литературе».

Андрей Тургенев ездил к Лизиному пруду читать надписи на деревьях.

По Москве ходили слухи, что в пруд у Симонова монастыря стали бросаться обманутые девушки. По рукам ходила эпиграмма:

Здесь бросилася в пруд Эрастова невеста.

Топитесь, девушки: в пруду довольно места⁹.

3 августа 1799 года А.Ф.Мерзляков был на гулянье около Симонова монастыря, пришел к Лизиному пруду. «Выслушав, что говорила об ней (Лизе. — Н.М.) каждая береза, — писал он в этот день Андрею Тургеневу, — сел я на берегу и хотел слушать разговор ветров, оплакивающих участь несчастной красавицы»¹⁰. Из задумчивости Мерзлякова вывел разговор двадцатилетнего мастерового и сорокалетнего мужика. Мастеровой пересказал своему товарищу карамзинскую повесть, назвал ее прекрасной. Ему книжку дал прочесть монах, а потом он и сам ее купил, и денег ему не жаль. «Что может быть слаще для г. Карамзина? Что лучше сего панегирика? Мужики, мастеровые, монахи, солдаты — все о нем знают, все любят его!.. Завидую, брат»¹¹, — писал А.Ф.Мерзляков.

Чувствительная история Лизы и Эраста тронула до глубины души множество людей — разного возраста, пола и состояния. Читатели проливали слезы над страницами повести не меньше, чем герои на ее страницах. Пожалуй, нет другого произведения, в котором и герои, и автор-повествователь так много плакали бы: плачет и рыдает Лиза, плачет ее старушка-мать, плачет Эраст, плачет свидетельница Лизиного самоубийства Анюта, слеза катится из глаз повествователя, сочувствующего бедной Лизе и вызывающего сочувствие у читателей.

Н.М.Карамзин считал, что чувствительность — это путь к добру и милосердию. В XVIII веке и в начале XIX столетия с чувствительностью связывали представления о нежности, отзывчивости, сострадании, совести. 6 июля 1820 года драматург Н.Н.Сандунов в речи на годовом собрании Московского императорского университета говорил о том, что «чувствительность — нравственное тончайшее и драгоценнейшее ощущение, в человеке существующее», утверждал, что «чувствительность с совестью неразлучны»¹².

Конечно, у подражателей Карамзина чувствительность часто превращалась в слезливость, нежность — в приторную слащавость. Это вызывало насмешки. В.Л.Пушкин в стихотворном письме к И.И.Дмитриеву писал о «бедных плаксах», их жалкой участи. В эпиграммах П.И.Шаликов («поэт прекрасного пола», как называл его А.С.Пушкин) не случайно представлен Вздыхаловым, кондитером литературы. Все это так. И все же чувствительность безусловно явилась завоеванием литературы сентиментализма. Карамзин и писатели его школы заговорили о внутреннем мире, душевных переживаниях образованного дворянина, и не только дворянина. «...и крестьянки любить умеют!» — можно считать эту фразу из «Бедной Лизы» лозунгом, настоящей революцией в русской прозе. С каким мастерством молодой автор повести описывает само зарождение любовного чувства в сердце невинной, простодушной и искренней Лизы, ее переживания, отчаяние от измены возлюбленного, решимость расстаться с жизнью, которая без любви потеряла для нее всякий смысл. Потому и полюбили читатели бедную Лизу. Потому и сочувствовали ей. А сколько подражаний карамзинской повести появилось в русской прозе после ее публикации — «Бедная Маша», «Несчастная Маргарита», «Бедная Нина»... Прошло время, и именем Лиза стали называть своих несчастных героинь А.С.Пушкин, И.С.Тургенев, Ф.М.Достоевский, другие писатели.

Поэтический облик героини Н.М.Карамзина — светловолосой девушки с голубыми глазами — был растиражирован и поэтами, и прозаиками. Потому и появились в «Евгении Онегине» иронические строки:

Глаза как небо голубые,

Улыбка, локоны льняные,

Движенья, голос, легкий стан,

Все в Ольге… но любой роман

Возьмите и найдете верно

Ее портрет: он очень мил,

Я прежде сам его любил,

Но надоел он мне безмерно.

Как знать, может быть, создавая в 1827 году живописное полотно «Бедная Лиза», О.А.Кипренский потому и представил ее темноволосой, с темными глазами, изобразив не столько внешний, сколько внутренний облик карамзинской героини: ее чистоту, жертвенность, глубокую печаль. И, быть может, потому художник запечатлел бедную Лизу не с ландышами (символом чистоты), а с другим цветком — эти цветы называют бархатцами, они символизируют горе. Любопытно, что картина Кипренского написана в год его работы над портретом А.С.Пушкина, на следующий год после смерти Н.М.Карамзина — это своего рода живописное приношение художника памяти великого писателя.

Сегодня, перечитывая «Бедную Лизу», мы не всегда осознаем новаторство Карамзина, которое остро ощущалось его современниками.

«Ах, я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!» — заявлял Н.М.Карамзин в начале повести. По существу это — декларация чувствительности, установка на рассказ, призванный тронуть читателя.

«Слово трогательно, — писал литературный противник Карамзина адмирал А.С.Шишков в “Рассуждении о старом и новом слоге”, вышедшем в свет в 1803 году, — есть совсем не нужной для нас и весьма худой перевод Француского слова touchant. Не нужной по тому, что мы имеем множество слов, то же самое понятие выражающих, как например: жалко, чувствительно, плачевно, слезно, сердобольно и проч., худой по тому, что в нашем языке ничего не значит»¹³.

Сегодня мы произносим и пишем слова «трогательный», «интересный», «влияние», «занимательный», «усовершенствовать», не вспоминая о том, что эти слова были придуманы, сочинены Н.М.Карамзиным по образцу французских. Они были нужны для того, чтобы описывать сложную душевную жизнь образованного дворянина, его мысли и чувства.

А.С.Шишков обвинял Н.М.Карамзина в засорении русского языка чужеземными словами. Он полагал, что церковнославянский язык открывает широкие возможности для словообразования. Ведь вместо иностранных слов в русский язык можно включать слова, произведенные от русских корней: вместо анатомии — трупоразъятие, вместо тротуара — топтальник, вместо биллиарда — шарокат, библиотеки — книговник.

Время рассудило спор о словах не в пользу Шишкова. Впрочем, для Шишкова и Карамзина это была еще и полемика о будущем русского языка и отечественной словесности. Она продолжалась не один год. Реформу русского языка, начатую Карамзиным (Н.М.Карамзин и писатели его школы сближали литературный язык с разговорным языком образованного общества), завершил А.С.Пушкин. В начале же XIX века полемика была в разгаре. Сторонники Шишкова обвиняли Карамзина и карамзинистов в отсутствии патриотизма, преклонении перед иноземным, безверии. Один из шишковистов, сенатор Н.И.Голенищев-Кутузов писал доносы на Карамзина, доказывая, что все его сочинения надобно сжечь. Драматург А.А.Шаховской использовал против Н.М.Карамзина и карамзинистов оружие смеха. В 1805 году он написал комедию «Новый Стерн», в которой есть такая сцена:

Граф. Добрая женщина, ты меня трогаешь!

Кузьминична. Что ты, барин, перекрестись! Я до тебя и не дотронулась.

Фока. Не грех ли клепать на старуху?

Ипат. Невежи все берут спроста; трогать не то, что трогать... а что бишь?¹⁴

Недаром А.С.Пушкин в романе «Евгений Онегин» наградил А.А.Шаховского эпитетом «колкий». К тому же все знали, что восторженные читатели и почитатели Карамзина называли автора «Писем русского путешественника» «русским Стерном», «нашим Стерном». Карамзин ничего не отвечал на задевавшую его комедию Шаховского «Новый Стерн». А его трогательная повесть «Бедная Лиза» была по-прежнему востребована читающей публикой...

История бедной Лизы включена Н.М.Карамзиным в большую историю Москвы и России. Об этом написал В.Н.Топоров в замечательной монографии, посвященной карамзинской повести¹⁵.

«Бедная Лиза» открывается исполненной высокой поэзии картиной — панорамой Москвы и ее окрестностей с золотыми куполами церквей, зелеными цветущими лугами, светлой рекой, дубовой рощей, Даниловым монастырем, синеющими Воробьевыми горами, полями, деревеньками и селом Коломенским с высоким его дворцом. Карамзинский текст содержит отсылки к истории России, к истории Москвы и Симонова монастыря. Автор-повествователь приходит в опустевший монастырь. Храм и кельи монахов пробуждают его воображение:

«Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества — печальную историю тех времен, когда свирепые татары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного Бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях».

И далее автор продолжает:

«Но всего чаще привлекает меня к стенам Си...нова монастыря — воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы».

Так история Лизы, трагичная ее судьба признаются не менее значительными, чем история России с ее трагическими страницами.

Раз уж речь идет об истории в повести «Бедная Лиза», то возникает вопрос: когда происходит действие в повести? В.Н.Топоров указывает на шестидесятые годы XVIII века. В самом деле, ведь повесть написана в 1791 году, а Н.М.Карамзин, начиная свое повествование, пишет: «...лет за тридцать перед сим...» Но эта подсказка дает нам возможность более точно указать на исторические события того времени, связанные с событиями в жизни Лизы и Эраста. В 1761–1762 годах завершается Семилетняя война, в которой Россия воевала с Пруссией; царствование Елизаветы Петровны сменилось царствованием Петра III, а затем Екатерины II.

«Ты знаешь, что у нас война, я в службе, полк мой идет в поход», — говорит Эраст Лизе, выказывая желание быть достойным сыном Отечества, человеком чести.

В 1761 году русскими войсками была взята крепость Кольберг. В штурме крепости принимали участие П.А.Румянцев-Задунайский и А.В.Суворов. Это было начало военной карьеры Суворова. Герой же Карамзина Эраст «в самом деле был в армии, но вместо того, чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл все свое имение». По заключении мира Эраст, «отягченный долгами», возвратился в Москву и, чтобы «поправить свои обстоятельства», решил жениться на пожилой богатой вдове, «посвятив искренний вздох Лизе своей». Да, так сложились обстоятельства. «Но, — вопрошает автор, — все сие может ли оправдать его?»

Заметим, что Эраст — своеобразный предтеча и Онегина, и Ленского. Подобно Онегину «Эраст был довольно богатый дворянин с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою». Подобно Ленскому «он читывал романы, идиллии, имел довольно живое воображение...» Полюбив Лизу, «свою пастушку», как называл он ее, Эраст упивается «страстной дружбой невинной души», рисует в своем воображении идиллические картины счастья с любимой «в деревне и в дремучих лесах как в раю», счастья, которому сама жизнь не позволила осуществиться.

«Бедная Лиза», как любое значительное произведение, заключает в себе множество смыслов, вызывает множество ассоциаций, которые в свою очередь провоцируют порой неожиданные осмысления авторского текста. На одном из таких осмыслений хотелось бы остановить наше внимание. Тем более что оно отозвалось в первом отдельном издании «Бедной Лизы» 1796 года.

Речь пойдет об отклике одного из читателей карамзинской повести.

1 июля 1818 года В.Л.Пушкин писал П.А.Вяземскому:

«После обеда мы ездили в Симонов монастырь, были у всенощной, гуляли на берегу Москвы-реки, видели пруд, где Бедная Лиза кончила жизнь свою, и я нашел собственной руки моей надпись, которую я начертил ножом на березе лет двадцать, а может быть и более назад:

Non la conobbe il mondo mentre l’ebbe,

L’ho conosciuta io, e solo a piangerla rimasi».

Надпись на итальянском языке — стихи из 338-го сонета Петрарки «На смерть мадонны Лауры». Перевод: «Ее не знал мир, пока имел ее. / Я знал ее, и теперь мне осталось только оплакивать».

Чрезвычайно любопытен факт, который, насколько нам известно, до сих пор не был замечен исследователями «Бедной Лизы». Когда в 1796 году повесть была издана отдельной книжечкой, то на ее титульном листе в качестве эпиграфа был поставлен первый из двух выбранных В.Л.Пушкиным стихов из сонета Петрарки. При этом в издании под эпиграфом было подписано не имя итальянского поэта, а указан иной источник приведенного стиха: «С одного дерева из окружающих пруд, что близ Симонова монастыря, идучи в Кожухово».

Знал ли Карамзин, что эту надпись оставил на березе именно В.Л.Пушкин? Знал ли В.Л.Пушкин, что его надпись увековечена в первом отдельном издании «Бедной Лизы»? На эти вопросы мы пока не можем ответить. Но есть еще один, не менее важный вопрос: какой смысл придает сочинению Н.М.Карамзина данный эпиграф?

Нам представляется, что поставленная в качестве эпиграфа на титульном листе «Бедной Лизы» цитата из сонета Петрарки со ссылкой на одного из поклонников Н.М.Карамзина — это фиксация диалога читателя с автором. Читатель, адресовав бедной Лизе стихи итальянского поэта, включил тем самым повесть Н.М.Карамзина в контекст классической итальянской поэзии. Заметим, что В.Л.Пушкин знал итальянский язык, не только читал, но и переводил Петрарку, написал стихотворное подражание Петрарке. Но и это еще не все.

И В.Л.Пушкин, и Н.М.Карамзин, и многие читатели знали, что именно эти два стиха из сонета Петрарки, процитированные В.Л.Пушкиным в приведенном письме к П.А.Вяземскому, Жан-Жак Руссо поставил эпиграфом к своему знаменитому роману «Юлия, или Новая Элоиза», чрезвычайно популярному в России.

Для В.Л.Пушкина Руссо — один из любимых авторов и литературных учителей. В стихотворении «Суйда», описывая идиллическую картину уединенной жизни на лоне природы, В.Л.Пушкин пишет:

По утру ж время с кем я буду провождать?

С Гиршфельдом и Руссо, с Боннетом и Томсоном;

Их долг к полезному мой разум поощрять,

И наставленья их я буду чтить законом¹⁶.

Н.М.Карамзин в «Письмах русского путешественника» рассказал о том, как он отправился искать следы героев романа Руссо:

«В пять часов по утру вышел я из Лозанны с весельем в сердце — и с Руссовою Элоизою в руках. Вы, конечно, угадаете цель сего путешествия. Так, друзья мои! Я хотел видеть собственными глазами те прекрасные места, в которых бессмертный Руссо поселил своих романических любовников». Заметим, что Н.М.Карамзин сетует на то, что «в самом деле не было Юлии!». Обращаясь к Руссо, русский писатель восклицает: «Жестокий! Ты описал нам такое прекрасное существо, а после говоришь: его нет!» В «Бедной Лизе» Н.М.Карамзин, напротив, подчеркивает, что его повесть — не вымысел, а правда: «Ах! Для чего пишу не роман, а печальную быль?»

Итак, героиня карамзинской повести Лиза соотносилась с воспетой Петраркой Лаурой и с Юлией, героиней Руссо, который задолго до Карамзина поведал читателям историю о трагической любви двух людей, разделенных социальным неравенством. Повесть Н.М.Карамзина таким образом «вписывалась» в диалог русской и европейской литературы. В.Л.Пушкин указал на возможное сопоставление повести Н.М.Карамзина с поэзией Петрарки и прозой Руссо, сопоставление, дальнейшее изучение которого может раскрыть новые смыслы карамзинского произведения.

В 2016 году в Государственном музее А.С.Пушкина была открыта выставка «Лиза и ландыши». Здесь можно было увидеть прижизненные портреты Н.М.Карамзина и первых читателей «Бедной Лизы», виды старой Москвы и Симонова монастыря. Особый интерес представляли инсталляции: стол Лизы с ее рукоделием, корзинкой с ландышами и бюро Эраста с книгами, картами, деньгами. Впервые в истории осмысления повести Н.М.Карамзина специальное внимание было уделено историческим событиям этого времени. Тексты, сопровождавшие портреты современников карамзинских героев — императорских особ и полководцев, — свидетельствовали о том, что и им не чужда была чувствительность:

П.А.Румянцев-Задунайский, когда рожала его любовница Анастасия Нелединская-Мелецкая, чрезвычайно волновался и в соседней комнате заливался слезами.

А.В.Суворов очень любил церковное пение, сам пел на клиросе и платил пенсии лучшим певчим придворной капеллы.

Императрица Елизавета Петровна, увидев однажды стадо быков и узнав, что их гонят на бойню, заплатила за них деньги и спасла от гибели.

Император Петр III отменил церковный надзор за частной жизнью подданных, приказал не осуждать грех прелюбодеяния, «ибо и Христос не осуждал».

Императрица Екатерина II, застав однажды истопника за кражей продуктов с царского стола (для ребятишек — так объяснил истопник свой поступок), сама проводила его до той лестницы, где вора никто бы не остановил. «Ну теперь с Богом!» — сказала она.

Поистине справедливо называли XVIII век веком чувствительности.

Благодаря научной библиотеке Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова на выставке экспонировались редчайшие первые издания «Бедной Лизы».

Здесь можно было увидеть фотографию уцелевших построек Симонова монастыря. Лизин пруд был засыпан еще в XIX веке, его местоположение точно не установлено. И сегодня, если мы приедем на станцию метро «Автозаводская», то не найдем следов Лизиных.

Примечания:

1 Карамзин Н.М. Соч.: В 2 т. Т. 1. Л., 1984. С. 508. В последующем тексты Н.М.Карамзина, кроме особо оговоренного, приводятся по этому изданию.

2 Пушкин В.Л. Стихи. Проза. Письма. М., 1989. С. 219. В последующем письма В.Л.Пушкина цитируются по этому изданию.

3 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. Т. 12. М.; Л., 1949. С. 305. В последующем все тексты А.С.Пушкина цитируются по этому изданию.

4 Карамзин Н.М. Рукописный вариант записки о Москве, предназначенной для императрицы Марии Федоровны. Цит. по: Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения. М., 1995. С. 226.

5 Гурьянов И.Г. Москва, или Исторический путеводитель по знаменитой столице Государства Российского: В 4 ч. Ч. 4. М., 1831. С. 20.

6 Погодин М.П. Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников. Материалы для биографии с примечаниями и объяснениями М.Погодина. Ч. I. М., 1866. С. 203.

7 Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д.Благово. Л., 1989. С. 255.

8 Вяземский П.А. Полн. собр. соч. Т. 11. СПб., 1887. С. 273.

9 Цит. по: Карамзин Н.М. Соч.: В 2 т. Т. 1. С. 664.

10 Цит. по: Лотман Ю.М. Об одном читательском восприятии «Бедной Лизы» Н.М.Карамзина: (К структуре массового сознания XVIII в.) // Роль и значение литературы XVIII века в истории русской культуры. К 70-летию со дня рождения чл.-корр. АН СССР П.И.Беркова. М.; Л., 1966. С. 280.

11 Там же. С. 281.

12 Сандунов Н.Н. Слово о необходимости знать законы гражданские и о способе учить и учиться российскому законоведению. Изд. 2-е. М., 1822. С. 14–15.

13 Шишков А.С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. СПб., 1803. С. 199.

14 Шаховской А.А. Комедии. Стихотворения. Л., 1961. С. 744.

15 См.: Топоров В.Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения. С. 90–123.

16 Пушкин Василий. Стихотворения. СПб., 1822. С. 142.