Владимир Потресов

Вспомним «Собачку»

Весь проспект Калинина не стоит заупокойной по Собачьей площадке…

Виктор Некрасов ¹

Собачья площадка или, как ласково называли ее москвичи, «Собачка», была небольшой, треугольной площадью, образованной скрещением Кречетниковского, Дурновского (Композиторская улица) и Большого Николопесковского переулков. Она окончательно исчезла с карты Москвы более полувека назад. Однако топоним сохранился, и сегодня москвичи интересуются (а люди старшего поколения силятся вспомнить), как выглядела эта площадь, чем была знаменита и где она располагалась на современных городских пространствах.

Официально топоним «Собачья площадка» упразднен в 1952 году, когда южную сторону площади, являвшуюся продолжением Дурновского переулка, сам этот переулок, а также Собачий, упиравшийся в Серебряный, назвали, причем действительно «по поводу» (по какому, объясню чуть позже), улицей Композиторской. Безымянным остался лишь сквер с фонтаном посередине.

Впрочем, москвичи как называли, так и продолжали называть ее до фактического исчезновения, когда через десять лет, августовским утром шестьдесят второго года сонные арбатские переулки встряхнул грохот шар-бабы, обвалившей стену первого из полуторавековых дворянских особняков на Собачьей площадке.

Размышляя сегодня над феноменом Арбата: почему именно этот район сделался стойким символом столицы, хотя его историческая, истинно московская составляющая безвозвратно уничтожена, я все время мысленно возвращаюсь на Собачью площадку. Тот, кому немногим за пятьдесят, даже в неясных младенческих видениях, скажем, связанных с первым в жизни путешествием из соседнего роддома имени Григория Грауэрмана, не вспомнит, как выглядела эта площадь.

А между тем Собачья площадка виртуально существует в мыслях и памяти коренных москвичей как некий светлый образ старой Москвы, той, где стояли вековые липы, в палисадниках цвела сирень и рдели георгины, у подъездов сидели уютные бабушки и правильные деды.

Мне кажется, именно в том, что Собачьей площадки нет, а на ее месте катят машины по асфальту Нового Арбата, бывшего Калининского проспекта, и воссоздать ее принципиально невозможно даже в виде муляжа, как, скажем, храм Христа Спасителя, и есть основной источник легенды. Кроме того, — легкое, интригующее название, причем не площадь, а площадка, иначе говоря, свое, близкое, обозримое. Это не Каковинские или Дурновские переулки в ближайших окрестностях, названные в честь квартировавших тут стрелецких полковников и опричных, ныне совершенно забытых. И еще, конечно, в том, что это исконно московское место встречается во множестве литературных произведений, причем даже тех авторов, которых изучают в программе средней школы.

«Семейство Осининых, о котором у нас зашла речь, состояло из мужа, жены и пяти человек детей. Проживало оно около Собачьей площадки, в одноэтажном деревянном домике, с полосатым парадным крылечком на улицу, зелеными львами на воротах и прочими дворянскими затеями, и едва-едва сводило концы с концами, должая в овощную лавочку и частенько сидя без дров и без свеч по зимам», — так писал, например, про «тот» быт жителей «Собачки» Иван Сергеевич Тургенев в романе «Дым».

«…Помнил особнячок севастопольскую кампанию, у себя в зальце с белыми колонками принимал Масальских, Щербатовых, Волконских, и еще до сих пор у крайнего овального окна стоит кресло, в котором приезжий заграничный гость, великан с серебристой бородой, рассказывал о прекрасном голосе приятельницы своей Виардо»² — так писал в рассказе «Собачья площадка» литератор Андрей Соболь, к слову, застрелившийся в молодых годах на Цветном бульваре у меркуровского памятника Ф.М.Достоевскому, что стоит нынче на Божедомке у музея писателя. В этом же рассказе Соболь описывал грустное доживание обитателей «Собачки» «из бывших» в первые годы после революции:

«В ноябре 19-го около оттоманки два градуса ниже нуля. И тихонечко с крылечка сходит второй сын, Коля. Ему пятнадцать лет, в карманах “Ира”, “Ява” и шведские спички. Анна Владимировна до ворот провожает, в калитке крестит Колю, за воротами Собачья площадка в сугробах, узкогрудый Коля посреди, как заблудившаяся собачонка, — и стремглав бежит Анна Владимировна обратно:

— Господи! Господи! Но должен же Реомюр подняться.

Упорен Реомюр: поднявшись в среду, в пятницу опять падает.

“Иру” сменяют пирожки, пирожки — ирис кромский, а Собачьей площадке ни то, ни другое не по нутру: не берет, не ест, только снегом скрипит. По ночам на углу Трубниковского, на углу Дурновского, Спасо-Песковского воют псы — спать не дают старому прокурору. Кто знает, чьи они: бездомные, или хозяйские, но без кормежки? — и ночью оттоманка — пытка, пытка под всем барахлом, что собирает в дому Анна Владимировна и укрывает».

Известный астроном, специалист по астрофизике слабых протяженных небесных объектов, доктор наук Елена Костякова в воспоминаниях описывает несколько наладившееся пространство Собачьей площадки 20 — 30-х годов прошлого века:

«Мы жили на углу Собачьей площадки и Мало-Николопесковского. В одном из флигелей, выходившем на Собачью площадку, помещалось Гнесинское музыкальное училище; два его входа — главный и боковой — также выходили во двор. В подвале этого флигеля также жили жильцы нашего дома; так что училище как бы “контролировалось” нами. Поэтому гнесинские ученики проходили в училище со своими нотными папками очень быстро, не глядя по сторонам... Если же девочки из училища выходили в перерыв поиграть во двор (в мяч или еще во что-нибудь), они жались поближе к своему входу, даже не рискуя выйти на середину “нашего двора”. Было у нас и такое «развлечение»: вбежать вечером по лестнице главного входа в Гнесинское училище, позвонить в звонок и быстро убежать <…>

Меня водили гулять либо на “Собачку”, либо на “Церковку”. “Собачка” — сквер на Собачьей площадке — был маленький, но очень интересный, с памятником-фонтаном посредине. Говорят, что некий богач, живший поблизости, похоронил там свою любимую собаку и поставил ей этот памятник. В центре памятника возвышался граненый красный столб с черными собачьими мордами на гранях. Во рту у собак были трубочки, из которых когда-то били фонтанчики. В наше время фонтанчиков уже не было; мальчишки-«хулиганы» вставляли в эти трубки папиросы, и тогда собаки «курили». Бывший водоем вокруг столба тоже был граненый; на гранях были вылеплены амурчики с трубами. Весь памятник окружали гранитные ступени. По бокам круглого сквера стояли лавочки, а у чугунной ограды росли ясени. Поскольку амурчики по углам барельефов были уже частично отбиты, по ним было удобно влезать внутрь фонтана и бегать там, что мы, маленькие дети, и делали с удовольствием»³.

А Юрий Нагибин, известный советский прозаик, размышлял четверть века назад: «Меня всегда мучила мысль, что у москвичей нет того интимного ощущения своего города, которым отличаются ленинградцы. Москва необъятна, неохватна и слишком быстро меняется. Не успеваешь привыкнуть к одному облику города, а он уже стал другим. Сколько лет прошло, а я все ищу Собачью площадку, поглощенную Калининским проспектом. Когда вспоминаешь, сколько московской старины съел этот неоправданно широкий, архитектурно невыразительный проспект, так и не слившийся с арбатской Москвой, то начинаешь сомневаться в его необходимости» ⁴.

Еще раньше писатель, а по образованию — архитектор, Виктор Некрасов с прямотой сталинградского героя рубанул относительно сопоставительной стоимости Нового Арбата и заупокойной по Собачьей площадке. Эти слова из повести «Городские прогулки» вынесены в эпиграф нашего очерка.

Умирала «Собачка» не сразу. Сначала снесли северную сторону, которая продолжала снесенный же от самого Садового кольца Кречетниковский переулок, вместе с особняком правления Союза композиторов, и, создавая так называемую красную линию будущего Нового Арбата, разрушения устремились к центру вдоль бывшего Собачьего, через Серебряный переулок, по Большой Молчановке к Арбатской площади.

Через два года, в 1964-м, вслед за прокладкой коллекторов, устройством подземных переходов и прочей инженерией к ноябрю, прямо на свежевыпавший снег уложили последний слой асфальта, и ликующие колонны трудящихся двинулись по новому проспекту, стыдливо выгороженному с обеих сторон дощатым забором, раскрашенным киноафишами.

Буквально перед самыми октябрьскими торжествами шаробойные машины смели южную сторону площадки вместе с Гнесинским училищем, а десятки экскаваторов, самосвалов и бульдозеров за несколько часов стерли память об этом старомосковском островке.

От легендарной «Собачки» ненадолго сохранился лишь уродливый, без окон, останец бывшей Долгоруковской лечебницы, то единственное здание на площадке, которое старожилы старались не замечать.

Вообще с ансамблями площадей Москве катастрофически не везло. Сегодня вряд ли кому-то придет в голову окинуть завороженным взором Арбатскую площадь, очень уж много разного несопоставимого и неказистого понастроено здесь: кинотеатр «Художественный» соседствует с вестибюлем метро, за которым стена корпусов оборонного ведомства; напротив надстроенной в пятидесятые «Праги» — современный, с претензией, бетонный монстр, а через проспект — «Дом связи», открывающий Новый Арбат.

А уж что тут вокруг натворили в XXI веке — словами не передашь! Сегодня и площади как таковой нет, а так — несколько канав для пешеходов и машин. Впрочем, и в середине ХХ века едва ли было лучше.

Торец Никитского бульвара упирался в длинное трехэтажное здание, фасад которого оказывался напротив «Художественного». Транспорт, следовавший от Арбата к центру, вынужден был пересекать площадь по длинной дуге, над которой не висело ни одного светофора, а регулировщик буквально разрывался, пытаясь наладить движение, одновременно усмиряя пешеходов, двигавшихся к станции метро. Здание ресторана выглядывало из-за странных барачных нагромождений, тянувшихся из Мерзляковского переулка в устье Поварской (тогда, напомню, улицы Воровского). Проходить ночью мимо подворотен этого квартала было жутковато.

Арбат, Молчановка, Поварская и Мерзляковский переулок расходились тогда компактным веером под острыми углами. Происходило это потому, что столетия назад, в период формирования исторической застройки, средневековое движение существовало сквозь Арбатские ворота в городской стене, через которую не перепрыгнешь. Очевидно, в обозримом будущем по причине этой радиально-кольцевой застройки Москва так и не станет современным автомобильным городом.

В середине пятидесятых некоторое оживление площади придал новый вестибюль станции «Арбатская», выполненный в псевдорусском стиле, а также своеобразный фонтан перед ним, где скульптурно доминировала древнегреческая композиция, изображавшая мальчика с дельфином. Куда они сегодня делись — ума не приложу, говорят, стоят на чьей-то даче.

Такое «тонкое» эстетическое единство тогда же было дополнено установленной в торце одноименного бульвара скульптурой Гоголя работы Николая Томского на месте совершенного андреевского памятника, под сохраненными египетскими фонарями. Памятник городничему, — шутили старожилы шепотом, потому что на пьедестале значилось: «Гоголю от Советского правительства».

Собачья же площадка с ее неспешной жизнью была антитезой Арбатской площади, действительным центром того, что мы, старожилы этого района, звали Арбатом: сетью путаных, без признаков регулярной застройки переулков с московскими послепожарными особняками, не похожими один на другой.

Исчезла Собачья площадка навсегда. Но почему-то этим несуществующим пространством продолжают интересоваться даже те москвичи, которым не удалось застать «Собачку» «живьем».

«…Это место будоражило мой ум давно, хотя я ни разу там не была. Да и не могла быть, ибо исчезло оно с лица Москвы за много лет до моего рождения. Давно пыталась представить — как оно выглядело. Но вот собралась и собрала в сети фотографии», — сообщает, например, корреспондент Lifejournal под своеобразным ником «И флаг мне в руки», размещая переписанные из разных источников сведения, а также фотографии Собачьей площадки, выполненные в основном моим отцом в 1950-е — 1960-е годы.

Располагая десятками этих фотосюжетов, а также не растеряв памяти, постараюсь показать, как же на самом деле выглядела Собачья площадка, по крайней мере, в последние десять лет своей жизни.

Находилась она совсем рядом с моим «дом-двадцать» на Большой Молчановке. Стоит пересечь улицу, пройти подворотню напротив, сбежать с песчаной горки проходного двора, и ты на «Собачке», точнее, в том ее месте, где она соединялась с Собачьим переулком.

При Иване Грозном здесь располагались дворы опричников. Во второй половине XVII века рядом находились стрелецкая слобода «приказа Степана Каковинского» и слобода «трубников» (печников и трубочистов царского двора). В первой стояла церковь Николы на Песках (точное ее местонахождения — южный угол Среднего и Большого Николопесковских переулков, напротив музея Скрябина, сейчас здесь дом, выстроенный в 30-е годы ХХ века), во второй — церковь Николы, что на «Курьей Ношке» (угол Большого Ржевского переулка и Большой Молчановки, на ее месте — школьное здание, бывшая школа № 93). По преданию, здесь находился «курий двор» для царского стола, и на меже с ним (Ношка — это, предположительно, межа между дворцовыми и земскими землями) стояла церковь ⁵. В полностью уничтоженном ныне Кречетниковском переулке предполагался Кречетный двор, то есть содержались кречеты для соколиной охоты царя Алексея Михайловича. А рядом, по тому же преданию, находился Псаренный, или Собачий двор, где содержались своры собак для псовой охоты. По этому двору и названа, якобы, позже площадка.

На первом московском геодезическом плане 1739 года площадки нет. Появилась она только в начале XIX века, причем как-то зыбко: даже в 1827 году дворы по южной стороне площадки значились в «Больших Трубниках», а по северной стороне — в Кречетниковском переулке. В том году особняком на углу «Больших Трубников» и Большого же Николопесковского владела генерал-майорша А.В.Хомякова, в роду которой он находился до самой революции. Здесь у поэта-славянофила А.С.Хомякова в 40-х годах XIX века собирались московские литераторы: Аксаковы, Киреевские, Гоголь, Герцен, Чаадаев, Грановский, Языков, Погодин и другие. Возле кабинета хозяина была диванная, «говорильня», место горячих споров славянофилов с западниками.

А напротив, угол Борисоглебского переулка, дом принадлежал стат­ской советнице А.А.Ренкевич. Тут в 1826 году жил С.А.Соболевский, приятель Пушкина, товарищ по Благородному университетскому пансиону его брата Льва, с 1822 года — один из «архивных юношей», остроумный автор эпиграмм, библиограф и библиофил. Именно здесь, приехав в Москву 19 декабря 1826 года, остановился Пушкин. На другой день Пушкина навестил М.П.Погодин, кото­рому поэт читал «Бориса Годунова», намеченного к печати в январской книжке погодинского же «Московского вестника».

«Ваше превосходительство, — писал Погодину спустя сорок лет расстроенный виденным и возмущенный Соболевский⁶, — заезжайте в кабак!! Я вчера там был, но меда не пил. Вот в чем дело.

Мы ехали с Лонгиновым через Собачью площадку; сравнявшись с углом ее, я показал товарищу дом Ринкевича (ныне Левенталя), в котором жил я, а у меня Пушкин; сравнялись с прорубленною мною дверью на переулок. — видим на ней вывеску: продажа вина и прочее. — Sic transit gloria mundi!!!⁷ Стой, кучер! Вылезли из возка и пошли туда. Дом совершенно не изменился в расположении: вот моя спальня, мой кабинет, та общая гостиная, в которую мы сходились из своих половин и где заседал Александр Сергеевич в... (как называется тулуп с мехом кверху??)⁸. Вот где стояла кровать его, на которой подле него родила моя датская сука, с детьми которой он так нежно возился и нянчился впоследствии; вот то место, где он выронил (к счастию — что не в кабинете императора) свои стихотворения о повешенных, что с час времени так его беспокоило, пока они не нашлись!!! Вот где собирались Веневитинов, Киреевский, Шевырев, вы, я и другие знаменитые мужи, вот где болталось, смеялось, вралось и говорилось умно!!!

Кабатчик, принявший нас с почтением (должным таким посетителям, которые вылезли из экипажа), очень был удивлен нашему хождению по комнатам заведения. На вопрос мой: слыхал ли он о Пушкине? он сказал утвердительно, но что-то заикаясь. Мы ему растолковали, кто был Пушкин; мне кажется, что он не понял.

Советую газетчику обратить внимание публики на этот кабак. В другой стране, у бусурманов, и на дверях сделали бы надпись: здесь жил Пушкин! — и в углу бы написали: здесь спал Пушкин!»

М.П.Погодин отвечал: «Помню, помню живо этот знаменитый уголок, где жил Пушкин в 1826 и 1827 годах, помню его письменный стол между двумя окнами, над которым висел портрет Жуковского с надписью: “ученику-победителю от побежденного учителя”. Помню диван в другой комнате, где, за вкусным завтраком (хозяин был мастер этого дела), начал он читать мою “Русую косу”, первую повесть, написанную в <18>24-м году и помещенную в “Северных цветах”, и, дойдя до места, в начале, где один молодой человек сказал другому любителю словесности, чтоб вызвать его из задумчивости: “Жуковский перевел Байронову ‘Мазепу’ ”, — вскрикнул с восторгом: “Как! Жуковский перевел ‘Мазепу’!” Там переписал я ему его “Мазепу”, поэму, которая после получила имя “Полтавы”. Там, при мне, получил он письмо от генерала Бенкендорфа с разрешением напечатать некоторые стихотворения и отложить другие. В этом письме говорилось о песнях о Стеньке Разине. Пушкин отдал его мне, и оно у меня цело. Туда привез я ему с почты “Бориса Годунова”. Однажды пришли мы к нему рано с Шевыревым за стихотворениями для “Московского вестника”, чтобы застать его дома, а он еще не возвращался с прогульной ночи, — и приехал при нас. Помню, как нам было неловко... Все это и многое другое надо бы мне было записать, но где же взять времени?»⁹.

Питейный дом, или, как называл его Соболевский попросту, кабак, существовал тут с последней четверти века, а позже, до революции 1917 года — «Казенная винная лавка». Потом — керосиновая. В 1941 году немецкая бомба уничтожила угловую часть дома. В пятидесятые годы в оставшейся устроили магазин «Хозтовары», но его называли по-старому керосиновой лавкой, а на месте, куда попала бомба, — возвели «Продовольственные товары». Помню, меня по малости лет поражало обилие тускло блестевших в глубине полутемного магазина бутылок водки с красными головками.

В 1897 году большой усадебный дом (во флигеле которого некогда жил Соболевский и Пушкин) нанимала М.А.Ульянова, мать В.И.Ленина, у которой будущий вождь остановился по дороге в сибирскую ссылку. Сначала, когда планировали снос «Собачки», думали передвинуть советскую святыню, и весной 1962 года покрыли новым железом. Потом все же решились — снесли.

Трехэтажный темно-красного кирпича корпус Долгоруков­ской лечебницы появился на углу Собачки и Дурновского переулка в 1914 году на месте усадьбы статского советника Ф.М.Тургенева. Здание исказило, конечно, образ площади, но, учитывая год постройки, рука не поднимется осудить.

В устье Собачьего переулка возник каменный особняк в псевдо-готическом стиле купца Мазурина (1886 год, архитектор В.Н.Корнеев, иногда Карнеев). Затем замок принадлежал Л.М.Савелову, исследователю дворянских родословных, а перед 1917 годом им владел архитектор П.М.Самарин. В советское время здесь расположилось правление Союза композиторов, которые и дали название Композиторской улице в 1952 году.

А в особняке напротив, в соседнем с хомяковским доме, сестры-пианистки Елена и Марина Гнесины 2 февраля 1895 года зачислили первую ученицу в основанное ими здесь музыкальное училище.

В 1920 году дом Хомяковых превратили в «Музей сороковых (тех!) годов», а потом до сноса в нем находилось отделение музы­кальной детской школы имени Гнесиных, занимавшей соседний дом.

До 1954 года арбатские переулки вымощены были булыжником. Не была исключением и «Собачка», которая представляла сплошь булыжный, без травинки, треугольник с известным фонтаном посередине, окруженным круглым сквериком с тремя-четырьмя скамейками за железным забором. Потом сквер увеличили, придав ему также форму треугольника и оградив невысоким забором с колонками, увенчанными модными тогда вазонами. Проезды покрыли асфальтом. Надо отметить, деревья, кустарник и газоны придали площади еще большее очарование, такой я ее и запомнил.

Иногда задают вопрос: как нынче увидеть тень Собачьей площадки на нынешнем городском пространстве? Напрягши воображение, это можно сделать: встать на углу Нового Арбата с Борисоглебским переулком и устремить взор в сторону арки-прохода к Николопесковскому возле фотомагазина «Юпитер». Полученная условная линия — западная граница площадки, а восстановленный из ее середины перпендикуляр определит противоположную вершину треугольника (устье Собачьего переулка) — как раз посередине проезжей части проспекта, почти напротив новоарбатской аптеки.

Пробы реанимировать Собачью площадку хотя бы виртуально (с помощью автора этих строк) предпринимались, например, на кафедре компьютерного дизайна Московского института электроники и математики в виде попытки создать трехмерную компьютерную модель снесенного пространства. Однако после успешной презентации детальной «реставрации» части Кречетниковского переулка работы были остановлены.

Анимационный фильм «Собачья площадка», не претендующий на документальную точность, но основанный на фотоматериалах деда, выполнила его внучка, моя дочь, Дарья Потресова, в виде дипломного проекта.

Жалко «Собачку», площадку, над которой кружила булгаковская Маргарита, заодно разгромив соседний, в Большом Николопесковском, дом «Драмлита»; в окрестностях которой в недалеком Проточном выгуливал своих героев Эренбург; тут же рядом выходил из дома № 18 на Большой Молчановке, что смотрел на Серебряный, пастернаковский доктор Живаго, повстречавший здесь, кстати, сводного брата Евграфа…

Но что поделаешь!

Давайте все-таки спустимся на землю. Удивительные, неповторимые арбатские особняки, о судьбах которых мы пролили столько слез, выстроены были в массе своей в первой половине XIX века. Строили после московского пожара 1812 года быстро, используя, в основном, дерево, лишь цоколь делался, как правило, белокаменным.

Известны, конечно, случаи, когда подобные сооружения при бережном уходе живут сотни лет. Так то при бережном уходе! А тут революция, разруха, дефицит, вороватые домуправы… Достаточно? Плюс, конечно же, то, что в доме, рассчитанном на нагрузку в одну семью, гудели рои коммуналок с неизбежными протечками, возгораниями, перестройками, прорубаниями и прочими прелестями общего быта.

Предположим, что и этого не было. Тогда представляю домыслить такую зарисовочку. Наше время. Половина особнячков «Собачки» — новоделы, якобы выстроенные по «исходному проекту» из современных материалов. Бывший Союз композиторов, неизвестно чей, но лучше не подходить: всюду глазки камер наблюдения. Тротуары и проезжая часть уставлены машинами, на вытоптанных газонах сквера гелендвагены да форды-экспедишн, район-то дворянский, престижный.

Правда, сюда уже расхотелось?

Словом, «Собачки» нет и никогда не будет, время ее ушло, оставив нам только тающие ностальгические мотивы, да бережно сохранившиеся фотографии.

Примечания

¹ Некрасов В.П. Записки зеваки. М.: Вагриус, 2003. С.155.

² Соболь А. Собачья площадка // Соболь А. Человек за бортом. Повести и рассказы. М.: Книгописная палата, 2001.

³ Костякова Е.Б. История нашего класса (настоящие «Дети Арбата» или «Самые диалектические») // Сто десятая. Сборник ст. М.: Пальмир, 2009. С. 180-182.

⁴ Нагибин Ю.М. О Москве с любовью и надеждой // Нагибин Ю. Время жить. М.: Современник, 1987. С.17.

⁵ Другая версия такая: «Церковь Николы на Курьих ножках, неизвестно когда построенная, с приделом во имя св. Екатерины. Название произошло оттого, что близлежащую местность царь Михаил Федорович подарил своей челяди, как он выразился в грамоте, “на курьи ножки”, разумея их как еду: (выражение “дать на курьи ножки” следует понимать как современное “дать на чай”)». — Крот А.Н. Путеводитель по Москве. М.: Ефимов, 1905.

⁶ [Соболевский С.А.] Квартира Пушкина в Москве. (Письмо к редактору). Цит. по: ЭНИ «Пушкин». Литература о Пушкине. URL: http://feb-web.ru/feb/pushkin/default.asp?/feb/pushkin/critics/rub7.html.

⁷ Так проходит мирская слава (лат).

⁸ Согласно словарю В.Даля, тулуп или халат из жеребячьих, пыжиковых, козульих, сурочьих и иных короткошерстых шкур, шерстью наружу, называется ергак.

⁹ Цит по: ЭНИ «Пушкин». Литература о Пушкине.

Статья иллюстрирована архивными фотографиями А.С.Потресова (1902–1972) и картинами художника Е.И.Куманькова (1920–2012)