Э.Макаревич, О.Карпухин

Профессор Масарик и российская революция

Профессор как он есть

Есть профессора, способные менять мир. Сначала в теории, потом в реальности. Редкий тип профессора, что выступает и на интеллектуальном поле, и в политических баталиях, и способен указать путь батальонам. Вот о таком профессоре наш рассказ.

В России в 1914 году была ранняя и холодная осень. И патриотический экстаз («Даешь славянское единство!»), в котором страна пребывала уже три месяца со дня, когда в Сараеве убили австрийского крон-принца, не остудили даже эти нежданные холода. Но тогда российская публика думала, что к весне все кончится. Как оказалось, три кровавых, тоскливых года ожидали Европу, после которых рухнули две империи.

Первой пала российская. Революция Февральская 1917 года, потом Октябрьская, наконец Брестский мир с Германией. Следом наступил черед Австро-Венгрии, треснувшей по будущим границам Чехии и Словакии, Австрии и Югославии, Венгрии и Польши.

Будущей Чехословакии, рожденной на руинах империи австрийских Габсбургов, повезло. Ее духовным и политическим вождем стал профессор Масарик. Его стараниями без восстаний и революций родилось государство, послушное победителям в той войне — Англии и Франции. Но его же устремлениями была закручена и пружина Гражданской войны в революционной России. А когда энергия ее иссякла и в Европу хлынули российские эмигранты, он приютил их в Праге, нашел место для жизни и образования эмигрантской молодежи и научных занятий русским интеллектуалам с мыслью о том, что они будут работать для России и после падения большевиков вернутся на родину. А когда через несколько лет стало понятно, что скоро этого не свершится, он желал, чтобы эти интеллектуалы думали, как приручить красного левиафана к европейским ценностям, к идеям панславизма.

Томаш Гарриг Масарик — личность незаурядная. Родился в рабочей семье. Отец — словак, мать — немка, и появившееся 7 марта 1850 года на свет дитя унаследовало, как показало время, славянскую широту с немецким упрямством. И география университетов, в которых учился Томаш, будто шла на поводу у такого характера — это университеты Брно, Вены, Лейпцига. Способен, умен, широк в мыслях, хитер, расчетлив — говорили о нем. В 32 года приняли его на должность профессора Пражского университета. Читал он тогда курсы философии, социологии, истории. Свободно владел четырьмя языками, в том числе русским. Докторскую диссертацию защитил по теме «Самоубийство как социальное явление». Потом он написал несколько книг по истории философии, в том числе и о русской философии, по социологии национальных движений с экскурсом в историю.

Масарик всерьез размышлял о возможностях создания национального государства чехов и словаков. Себя он видел идейным вдохновителем этого процесса. Вдохновение его питалось чувством патриотизма, шедшего от литературы и искусства. В какое-то время он основал «Атенеум» — журнал литературы и критики, который скоро стал влиятельным научным изданием. Его читали и в политической контрразведке, что обслуживала австро-венгерскую монархию. А Чехия и Словакия тогда были частью этой монархии во главе с императором Францем Иосифом. Читать — читали, а с выводами ждали.

Вот принципы, которые Масарик тогда провозглашал и которым следовал: «патриотизм истинный не может основываться на подделке», «великое не может быть великим, если оно лживо», «политику следует подчинять принципам гуманизма». Прагматик, он приспосабливал эти принципы к обстоятельствам. И искренне верил, что так и надо. Иначе он не был бы политиком и не стал бы первым президентом Чехословакии.

В сорок один год профессора выбрали депутатом парламента австрийских земель. Выступал он блестяще — витиевато и остроумно. И нельзя было упрекнуть его за грубые, вульгарные мысли — их не было, а были, хотя и изворотливые, но умные, оснащенные аргументами, выросшими из знаний.

Став депутатом австро-венгерского парламента, Масарик все чаще задумывался о технологиях создания самостоятельного государства чехов и словаков. Но только грянувшая война открыла пути для самоопределения. И Масарик живо ухватился за эту возможность.

Но он понял и то, что его высказывания и суждения обернутся проблемами, контрразведка империи перейдет от наблюдения к действиям. И он перемещается в Швейцарию, потом — в Италию, Великобританию и Францию. И везде он страстно и умело будет убеждать правительства и общественность этих стран в необходимости появления независимой, суверенной Чехословакии, что должна вырасти на руинах имперской Австро-Венгрии.

Конечно, Англии, Франции и России была на руку идея самостоятельного государства Чехословакии, выпавшей из состава империи, с которой они воевали. Поэтому они так энергично поддерживали организационные хлопоты Масарика в формировании Чехословацкого национального комитета в Париже, своего рода правительства будущего чехословацкого государства. Но по мысли Масарика, желательно, да и важно, чтобы правительство, хотя и будущего государства, имело уже сейчас свое войско. Тогда с ним станут считаться, с ним будут сотрудничать. И эта мысль его тоже была понятна в столицах стран Антанты.

Но наш профессор отличался не только производством идей, ему свойственно было искусство их воплощения.

Профессор — агент в стране большевиков

Больше всего чехов и словаков в австро-венгерской армии воевало на русском фронте. И пленено их там было немало. Вот из этих людей и можно было сформировать национальное войско, которое сражалось бы на стороне России против Германии и Австро-Венгрии за свободу Чехии и Словакии. Пример подал русский экспедиционный корпус, воевавший на Западном фронте, где уже к началу 1916 года собрали полк из пленных австрийских славян и назвали его «Русским легионом».

Чехи и словаки, плененные на восточном фронте, концентрировались на Украине. И Масарик едет в Киев. Преодолел немалый путь — из Парижа, через Швецию, Финляндию — в Петроград, а оттуда в русскую древнюю столицу. На киевскую землю он вступил в июле 1917 года, окрыленный расположением временного российского правительства. Его поддерживал сам Савинков, заместитель военного министра в этом правительстве.

Борис Викторович Савинков, к тому времени уже бывший деятель партии социалистов-революционеров, человек решительный, отчаянный боевик, стрелявший в царских сановников и генералов, рефлексирующий по поводу места своего в истории, позер, упивающийся фразой, черный демон русского революционного движения, — был взят Керенским в свое правительство для военных дел. Масарик имел с Савинковым встречу перед отъездом в Киев, после которой тот отдал необходимые распоряжения о вооружении и снабжении будущих чехословацких легионов. Довольный Масарик по приезде в Киев создает филиал Чехословацкого национального комитета и активно берется за формирование чехословацких частей. И в октябре 1917 года генерал Духонин, начальник штаба при верховном главнокомандующем Керенском, подписывает приказ о Чехословацком корпусе из трех дивизий.

Когда в России грянула социалистическая революция, части корпуса сражались с германцами на Юго-Западном фронте. В январе 1918 года Масарик объявил, что Чехословацкий корпус является автономной частью чехословацкой армии во Франции. После этого, по сути, он стал политическим главнокомандующим рожденного чехословацкого войска.

В марте Россия подписывает с Германией так называемый Брестский договор и выходит из войны. Франция и Англия разрабатывают планы удушения российской революции, чтобы вернуть Россию на поля сражений. Ибо кто лучше России может перемалывать армии германцев и австрийцев во имя интересов союзников.

В новых обстоятельствах Чехословацкий корпус, теперь как часть французской армии, должен воевать на Западном фронте на стороне Франции. Но на этот фронт добраться не просто. Немцы согласно Брестскому договору с Россией стоят на Украине и в Белоруссии. Для корпуса путь один — через Сибирь во Владивосток и кружным путем в Европу.

Этот вопрос нужно решать уже с советским правительством. И Масарик как политический командующий корпусом, заручившись поддержкой Франции и Англии, приезжает в марте 1918 года в Россию. Официально, как лицо, радеющее за судьбу корпуса, но при этом чувствующее себя в роли своего рода эмиссара Антанты, настроенного на борьбу с большевистской властью.

Советское правительство, которое пока в Петрограде, готово помочь эвакуации корпуса через Владивосток при условии сдачи оружия, кроме необходимого для несения караульной службы. Масарик соглашается. (Но потом чешские командиры распорядились большую часть вооружения спрятать. Но это потом.) После встречи с председателем Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов депутатов трудящихся Яковом Свердловым, Масарик направляется в Москву, чтобы встретиться со старым знакомым — Борисом Савинковым.

В поезде с ним происходит забавная история. Вагон ему попался не общий, а еще с прежних времен «господский», и в купе у него оказался один попутчик, бывший офицер. Звание не назвал, но по манерам можно было догадаться — конечно, полковник. Разговаривали мало, осторожничали. Масарик читал «Бесов» Достоевского. Незаметно заснул. А утром не мог найти книгу. На вопрос: «Чего потеряли?», иронично ответил: «Бесов потерял, не с кем будет бороться». Пока умывался, книжка нашлась. Оказывается, завалилась под ковер. Отдавая ее Масарику, попутчик без всякой иронии сказал: «Нашел я вам "Бесов", борьба продолжится». И оба, усмехнувшись, посмотрели друг другу в глаза. Купейная мизансцена оказалась провидческой.

Второго и пятого марта 1918 года Масарик тайно встречается с Савинковым в Москве, в гостинице «Националь». Там профессор снимает номер. А этажом ниже был номер, в котором 3 марта поселился все тот же Яков Свердлов. Он приехал в Москву, чтобы сделать ее новой столицей России и организовать в ней работу советского правительства во главе с Лениным, которое 9 марта должно прибыть из Петрограда. И на фоне этой сутолоки проходят встречи в «Национале» Масарика с Савинковым.

Тот на полулегальном положении, готовит выступление против большевиков. Он представляется Масарику как глава Союза защиты Родины и свободы — подпольной организации, желающий свалить режим коммунистов.

Спустя почти тридцать лет, в 1946 году в архиве Бенеша, тогда президента Чехословакии, была найдена дневниковая запись Масарика об этой встрече. Позже сам дневник перекочевал в архивы Министерства госбезопасности СССР. Что же записал Масарик?¹

«С Савинковым, Москва. 2.III — 8. 5.III — 8.

1. Имеются организации по городам.

2. В начале прошлого декабря на Дону еще монархически. (Трубецкой говорил правду.)

В этот период соглашение Алексеева с Корниловым 26.XII. Соглашение с демократами: с этого времени монархизм снят с повестки дня.

3. Важнейшее дело, что знаю правду о казаках Г.Л.

Я — свое мнение. Будет вести переговоры с Клецандой, Максой.

Я ему, чтобы А. Скупать хлеб, чтобы не достался немцам. Мануфактурой! Значит, японцы.

Б. В случае чего «Хлебный террор».

В. Политтеррор?

Алексеев писал — он не разбит, отходит на юг.

Террор: покушение на великого князя Сергея стоило всего лишь 7000 рублей.

Плеве — 30 000.

Я могу предоставить некоторые финсредства — пишу, чтобы Клецанда дал 200 000 рублей…»

Детально расшифровать эту запись трудно. Но интересны ключевые слова из нее — «организации по городам», «хлебный террор», «политтеррор», «покушение», «финсредства». Ну, а последняя фраза — «Я могу предоставить некоторые финсредства — пишу, чтобы Клецанда дал 200 000 рублей…» — была объяснена Савинковым позже, в 1924 году, когда он предстал в качестве обвиняемого на судебном процессе. Оказывается, двести тысяч предназначались для убийства Ленина. А Клецанда, который должен был дать деньги, — это оперативный офицер связи между корпусом и Чешским национальным Комитетом.

События тогда разворачивались по логике антантовских планов. 14 марта 1918 года в Мурманск заходит английский крейсер «Кохрейн» и высаживает десант. Следом туда же приходит французский крейсер «Адмирал Об». 5 апреля во Владивостоке высаживаются английские и японские войска. В тот же Мурманск 27 мая пожаловал американский крейсер «Олимпия», с которого десантировался отряд морской пехоты. А на юге, на Дону, с помощью немцев развертывался атаман Краснов. Это уже после мартовского поражения на Кубани Добровольческой армии.

Чехословацкий корпус, отведенный с Украины в районы Тамбова и Пензы, в это время готовится к путешествию на Дальний Восток. Масарик дает последние указания корпусным командирам, среди которых первый — генерал Гайда, второй — генерал Сырова. Командиры чувствуют настроение своего политического командующего, а от него настрой штабов — французского и английского. Оно воинственно. И Сырова позволяет себе сказать: «Оружия, которое нам оставили (по соглашению с советским правительством), вполне хватит для того, чтобы разделаться с большевистскими войсками, с которыми мы можем встретиться на пути к Владивостоку»².

Масарик информирован руководителями французской, английской и американской миссий в России о том, что «хорошо дисциплинированной дивизией можно отвоевать всю железную дорогу до Омска»³. А тут целый корпус…

В мае корпус двинулся. А его командующий, уехавший раньше, через Сибирь и Владивосток держал путь в США. Но наказ его о том, что можно отвоевать территорию до Омска, — помнили крепко. Чехословаки искали повод начать — он нашелся в спорах об оружии. Где-то в районе Самары им предложили сдать его. Вот он, формальный повод — сдавать не будем, а попытаетесь разоружить силой, так мы вас сами разоружим. Так и получилось. Ну что могла какая-то красноармейская рота сделать с полком, не желающим отдавать винтовки?

Вот так 25 мая вспыхнул мятеж чехословаков. По всей линии их движения очищались от советской власти города в Среднем Поволжье и Сибири. Буквально за месяц на огромной территории эта власть пала. Формировалась новая власть — власть Учредительного собрания, социалистов-революционеров, белогвардейцев. Такая разношерстная, но везде антисоветская.

В июле, уже из США, Масарик шлет телеграмму корпусу: «Сердечные поздравления вам всем, дорогие парни. Я очень удовлетворен вашим поведением… Будем, однако, лояльны и не будем без надобности вмешиваться во внутренние вопросы…»⁴.

Дело действительно было сделано. В России благодаря чехословакам и их политическому командующему занялась Гражданская война. Трудно спорить по этому поводу с думающими людьми, к которым несомненно принадлежат верховный правитель России адмирал Колчак, командующий Добровольческой армией генерал Деникин или бывший министр Самарского правительства Комитета членов Учредительного собрания и член ЦК партии меньшевиков Майский.

А.Деникин: «Главный толчок к ней (Гражданской войне. — Авт.) дало выступление чехословаков… Их выступление сыграло чрезвычайно важную роль в истории развития противобольшевистского движения»⁵.

И.Майский: «Вмешательство чехов в российскую революцию навсегда останется тяжелым воспоминанием для трудящихся масс Советской республики. Вольно или невольно чешские войска сделали этот шаг, но последствия его оказались для русских рабочих и крестьян поистине роковыми. Не вмешайся Чехословакия в нашу борьбу, не возник бы Комитет членов Учредительного собрания, и на плечах последнего не пришел бы к власти адмирал Колчак. Ибо силы самой русской контрреволюции были совершенно ничтожны. А не укрепись Колчак, не могли бы так широко развернуть свои операции ни Деникин, ни Юденич, ни Миллер. Гражданская война никогда не приняла бы таких ожесточенных форм и таких грандиозных размеров, какими они ознаменовались; возможно даже, что не было бы и гражданской войны в подлинном смысле этого слова. Весьма вероятно, что дело ограничилось бы лишь небольшими местными восстаниями контрреволюционного характера, с которыми Советская власть справилась бы без большого труда. Словом, весь ход событий изменился бы. Вот почему, оценивая историческое значение вмешательства чехословаков в судьбы российской революции, трудно найти достаточно резкие слова для характеристики той черной и предательской роли, которую они сыграли»⁶.

Наконец, свидетельство адмирала Колчака, которого мятеж чехословаков вознес на самую вершину власти:

«1-я и 2-я чехословацкие дивизии своими исключительными подвигами и трудами в Поволжье, на Урале и в Сибири положили основание для национального возрождения востока России, проложили нам путь к Великому океану, откуда мы получаем теперь помощь наших союзников, дали нам время для организации русской вооруженной силы»⁷.

Ну, и о нашем герое-профессоре тоже было сказано. Колчаковский генерал Сахаров, битый красными, в своих берлинских мемуарах 1939 года выразился весьма ядовито: Масарик — «одна из самых знаменитых фигур современности — по своей изворотливости и по умению делать самые грязные дела с благочестивым видом»⁸.

Почти полтора года продержался режим Колчака. Все это время рядом с колчаковцами были чехословацкие дивизии. Вместе воевали, отходили, снова наступали. В конце концов, красные их дожали. Да и тыл оказался непрочен. Крестьянство не приняло политику колчаковских эмиссаров. Военная сила истощилась. И Колчак в своем литерном поезде под охраной все тех же чехословаков двинулся к границе с Маньчжурией, а далее в Харбин. Не доехал. В Иркутске власть уже была не колчаковская, а революционного комитета. Был торг, и чехословаки отдали Колчака большевикам в обмен на возможность двигаться дальше, к Тихому океану, во Владивосток. Там они благополучно погрузились на американские и японские суда и отбыли в Европу, чтобы влиться в войска Антанты. При сем следует сказать, что отбыли они не с пустыми руками.

Газета «Дело России», издававшаяся в Японии с 20 марта по 10 июля 1920 года и которую цитирует большой русский писатель Иван Бунин в своем памфлете «Чехи и эсеры»⁹, пишет:

«Металлы, разного рода сырье, ценные машины, породистые лошади объявлялись чехами тоже военной добычей. Одних медикаментов ими было забрано на сумму свыше трех миллионов рублей.

Чехи не постеснялись объявить своим призом даже библиотеку и лаборатории Пермского университета. По самым скромным подсчетам, эта своеобразная контрибуция обошлась русскому народу во многие сотни миллионов золотых рублей…

Часть этой добычи стала предметом открытой продажи, часть была погружена в вагоны к отправке в Чехию.

<…>

Чехи грабили и спешили домой».

К этой газетной информации следует добавить и «золотые» дела. Чехи прибрали часть драгоценных металлов (серебрянных и золотых монет, платины) из золотого запаса Российской империи, большая часть которого советским правительством была размещена в Казани, а в августе 1918 года изъята колчаковцами. В конце концов чехословацкие легионеры доставили эти приобретения в Прагу. Там они составили основной денежный фонд «Легиобанка», поддерживающего чехов, прошедших Россию.

А что же Масарик? Смеем предположить, что за операцию в Поволжье и Сибири, по сути за организацию Гражданской войны в России он получил от Антанты одобрение на суверенную Чехословакию. В октябре 1918 года Национальный комитет провозгласил независимость Чехословакии. Прошли выборы, и Масарик стал первым президентом этого нового государства.

Была у него любимая жена — Шарлотта Гарриг, чью фамилию он взял как второе имя. Она была дочерью достаточно заметного американского бизнесмена. Училась в Вене, там он ее и встретил. Любовь с первого взгляда и до последних дней. В острые минуты жизни любовь эта вдохновляла и умиротворяла его. Но в 1918 политик, незаурядный мыслитель, нашедший свою любовь в женщине с другого континента, он обрел и свою вторую любовь — целую страну, именуемую Чехословакией. Было ему тогда 48 лет.

Профессор и «Русская акция»

В Гражданскую войну не удалось разлучить Россию с большевиками. Но война породила мощную волну эмиграции. Масарик предвидел эту ситуацию. И при этом он оставался верен идее славянской солидарности. Масарик понимал: без славянской взаимности, а главное — без опоры на сильное новорожденное государство чехов и словаков сомнут. Оно должно к кому-то примкнуть. Конечно, к России! Потому что с Россией этническая близость, потому что «святое славянское братство». Российская империя не даст Германии поглотить Чехию со Словакией. Чехия — страна малорелигиозная. Чем сплотить ее народ? Конечно, идеей славянства.

Когда Гражданская война катилась к закату, он, уже президент республики, думал, как сделать Чехословакию наиболее привлекательной для русских эмигрантов среди других европейских стран.

Эмигрантский поток набирал силу, вбирая в себя и ручейки русской интеллигенции. Немало профессоров, инженеров, агрономов, врачей жаждали покинуть Россию. Пути русской интеллектуальной иммиграции вели в Париж, Вену, Берлин, Белград, Софию, Харбин, Шанхай. Ну и, конечно, в Прагу.

Злата Прага прельщала русских интеллектуалов особыми условиями. Масарик, после долгих размышлений по поводу неудач в борьбе с большевиками, поняв, что Россия какое-то время будет красной, пришел к мощной идее — собрать основные культурные силы русской эммиграции в Праге, чтобы подготовить новое поколение русской интеллигенции для будущей демократической России. Это было развитие все той же идеи славянского братства.

Натолкнул его на это решение инженер Алексей Степанович Ломшаков, к тому времени профессор Чешского политехнического университета, председатель Союза русских академических организаций за границей. Ломшаков — бывший профессор Петроградского политехнического института — личность интересная. Директор Путиловских заводов, оружейного завода в Таганроге, балтийских верфей в Ревеле, талантливый изобретатель. Когда эмигрантская судьба привела его в Прагу, он читал лекции в Чешском политехническом университете, консультировал инженеров на заводе «Шкода». Но самое интересное — он регулярно встречался с Масариком. Как свидетельствует журнал посещений президента, Ломшаков постоянно бывал в его резиденции. Беседы у них были долгие, и чаще всего о судьбе России, роли русской интеллигенции, культуры и интеллекта для будущего России, о геополитике в контексте России и Европы. В этих беседах и созрела идея подготовки нового поколения специалистов и интеллектуалов для России. А когда Ломшаков уже под влиянием Масарика взялся за разработку программы такой подготовки, оба сошлись на том, что следует назвать этот план-программу «Русская акция».

 «Русская акция» в интерпретации Масарика-Ломшакова должна была обеспечить создание системы образования, овладения культурой, проведения научных иследований для русских эмигрантов из молодежи и силами русских ученых, профессоров и преподавателей. Может быть поэтому, «пражская» эмиграция отличалась от иных эмигрантских течений. Она была демократичной, ближе стоявшей к народу в отличие от монархистской берлинской, консервативно-демократической парижской, радикально-консервативной харбинской.

Конечно, «Русская акция» не могла быть осуществима без поддержки чехословацкого правительства. Ведь надо было открывать русские, украинские и белорусские школы, училища, выстраивать учебный процесс. Надо было организовать средние специальные и высшие учебные заведения, научные институты, библиотеки и архивы. И студентам помочь финансово и материально, создать для них сеть кооперативов, производств, столовых.

Этой хлопотной работой занималось Министерство иностранных дел, которое возглавлял соратник Масарика — Эдвард Бенеш (он станет президентом страны после Масарика). Организацией дел по «Русской акции» непосредственно в министерстве ведал заместитель Бенеша — Вацлав Гирс. В акцию вкладывались значительные деньги. Советская разведка все это отслеживала. Вот фрагмент из донесения ее венской резидентуры о съезде русских ученых-эмигрантов в Праге в сентябре 1924 года¹⁰.

Профессор Домшак (можно предположить, что так назван Ломшаков. — Авт.) от имени съезда выразил благодарность Масарику, Бенешу и Гирсу. Он указал, что, несмотря на значительное сокращение средств, отпускаемых на помощь русским в 1923 г., будут приняты меры, чтобы помощь студентам и русским ученым не подвергалась значительным сокращениям. Перерыв в образовании русской молодежи исключается. Далее выяснилось, что под угрозой закрытия находятся бухгалтерские курсы и некоторые учреждения Земгора. Прекращаются субсидии союзам инженеров, писателей и т.д. По этому поводу «Русская газета» пишет, что вопрос о субсидировании ученых и учащихся должен быть перенесен в другую плоскость. «Гораздо более соответствовало бы достоинству этих лиц и достоинству русского имени, если бы субсидии приобрели природу ссуд, подлежащих со временем погашению».

2 октября состоялось административное заседание 2-го съезда. Был заслушан доклад комиссии по студенческим делам. Съездом было вынесено пожелание, чтобы мининдел производил прием на иждивение согласно просьбам, возбужденным студотделом при правлении Союза русских академических организаций. Далее были заслушаны доклады <…> о положении средней школы. Профессор Анциферов докладывал о посещении Гирсы по вопросу о положении высшей школы в советской России, была принята резолюция, в которой говорится, что «съезд делегатов русских акад<емических> организаций за границей не может обойти молчанием продолжающееся разрушение высшей школы в России <…> Протестуя против изгнания некоммунистического студенчества из вузов и продолжающихся преследований, Съезд обращается ко всему культурному миру с призывом возвысить свой голос в защиту русской науки, растоптанной во имя русской доктрины и корыстных групповых интересов.

Геополитическое чутье подсказывает Масарику, что в процесс подготовки из эмигрантов ученых и инженеров, историков и экономистов нужно втянуть такую набирающую мощь державу, как Соединенные Штаты Америки. Своим могуществом она во многом уже была обязана интеллекту эмигрантов. В апреле 1923 года Масарик обратился к общественности США, чтобы та, подобно чехословацкой, помогла эмигрантской молодежи получить профессиональное и высшее образование, а состоявшимся специалистам — найти себя в научной и инженерной среде. Так сохранится, считал он, та социально-интеллектуальная база, на которой будет строиться культура будущей демократической России.

Тут интересна еще одна линия развития, идущая от почина Масарика, — возникновение в последующем при американских университетах русских институтов и советологических центров. Тем, что эти институты возникли, и тем, что они были плодотворны в холодной войне с Советским Союзом, Америка обязана и усилиям Масарика, и научному подвижничеству многих русских эмигрантов.

Впечатляют два имени — Питирим Сорокин и Михаил Карпович. Первый основал в 1931 году социологический факультет в Гарвардском университете и руководил им. Второй — возглавил кафедру советологии в том же университете, где успешно готовил кадры профессионалов для идеологической борьбы с Советским Союзом. Отметим, что Питирим Сорокин, высланный в сентябре 1922 года из советской России, год прожил в Праге, редактируя журнал «Крестьянская Россия». Колея «Русской акции» и в его социологической судьбе оставила след.

Чем закончилась акция? За несколько лет были подготовлены хорошие специалисты для промышленности и сельского хозяйства, учительские и инженерные кадры. Сначала они ждали, что советская власть падет, потом надеялись, что новая экономическая политика Советов востребует их и советское правительство призовет своих дочерей и сыновей, неприкаянных в Европе.

В конце 20-х годов такие надежды пали. Стала очевидна нереальность возвращения русских специалистов, подготовленных в Праге, в Россию. Найти работу в Чехословакии было трудно. Чехословацкое хозяйство не в состоянии было трудоустроить этих людей. И они спешили в другие страны Европы. Одновременно известный нам А.С.Ломшаков отправился в США решать вопросы использования русских специалистов, профессоров и обучения студентов. О результатах поездки Ломшакова интересно прочитать в сообщении пражской резидентуры Иностранного отдела ОГПУ.

Совершенно секретно

ИНО ГПУ

№ 03227 от 7/III

Из Праги, 6/III-24 г.

1) т.Дерибасу

2) к делу эмигрантов в Чехословакии

3) Менжинскому — Ягоде

20 февраля 1924 г.

Недавно прибыл из Америки проф<ессор> Ломаков (так в тексте сообщения. — Авт.), который выезжал туда по делам завода Шкода, а также по делам русской эмиграции, главным образом студенчества. Предполагалась переброска туда студентов, инженеров и части профессоров. 5 января на приветствия его русской профессурой в час его приезда он заявил, что в Америке отношение к эмиграции вполне корректное, что переброска туда студенчества возможна, но сопряжена с большими трудностями. Кроме того, в Америке каждый русский начинает свою карьеру с низов, и только пройдя стаж чернорабочего, можно выдвинуться дальше.

В связи с создавшимся положением, т.е. натянутости или, вернее, враждебности многих классов чешского населения по отношению к русским, в русских кругах настроение угнетенное. Оканчивающие высшие школы организовали кружок, целью которого является изыскание путей к дальнейшему существованию. Многие собираются а Америку, хотя русская профессура против того, чтобы студенчество уезжало за океан. Многие теперь уже уезжают во Францию. По слухам, должна быть забастовка чехов (трехчасовая) в знак протеста против поддержки русских эмигрантов…¹¹.

«Русская акция» потеряла свой смысл. А Прага перестала быть академическим и учебным центром эмиграции.

Но один из осколков этой акции оказался настолько живуч, что оставил долгий след в истории и идеологической войне, вплоть до сегодняшних дней. Речь идет о Русском заграничном историческом архиве, который был основан в феврале 1923 года в рамках «Русской акции». Создавался он при организации русских земских и городских представителей в Чехословакии, так называемом Земгоре. Финансово поддерживался Земгором и частными спонсорами — получаемые средства шли на покупку исторических документов. Но уже в 1928 году архив перешел в ведение чехословацкого министерства иностранных дел, которое впредь и финансировало его деятельность.

Скоро министерство решило объединить с Русским архивом существовавшие тогда в Праге так называемый Украинский исторический кабинет, Белорусский заграничный архив, Донской казачий архив и Кубанский архив. Так появился Славянский архив министерства иностранных дел. Вся история Гражданской войны в России оказалась сконцентрирована в одном месте.

В научный совет архива тогда вошли известные русские историки — Евгений Шмурло, Венедикт Мякотин, Антоний Флоровский. Бессменным председателем совета, вплоть до своей смерти в 1933 году, был выдающийся русский историк Александр Кизеветтер. А исполнительным директором архива со стороны министерства был назначен чешский историк Ян Славик.

Несравненна организация работы архива — по сути, весь мир был охвачен сетью его полномочных представителей, агентов сети из числа эмигрантов, проживавших на данной территории. Они действовали в Австралии, Аргентине, Болгарии, Китае, Эстонии, Финляндии, Франции, Италии, на острове Ява, в Югославии, Литве, Латвии, Маньч­журии, Германии, Польше, Румынии, Швейцарии, Турции, США, Великобритании и еще во многих странах. Вот листовка Архива русской эмиграции, которая тогда распространялась в эмигрантских кругах многих стран.

«Собираем и приобретаем печатные и рукописные материалы по истории русского общественного движения, войны, революции, белого движения и эмиграции (газеты, журналы, брошюры, отчеты, протоколы, всевозможные документы, дневники, фотографии, денежные знаки, рисунки, карикатуры и проч.); принимаем на хранение и для разработки архивы ликвидированных учреждений и частных лиц. По соглашению с владельцами могут быть установлены разные ограничительные условия в отношении использования и опубликования материалов и даже ознакомления с ними в течение определенного срока.

Всю свою работу Архив ведет в духе полной научной объективности, не преследуя никаких политических тенденций в разработке исторических материалов и соблюдая полную секретность в отношении материалов, переданных доверительно, с предоставлением гарантий по соглашению с владельцами. Для хранения материалов Архив располагает особо приспособленными помещениями и сейфами. Для разработки материалов организуется ученая комиссия в составе профессоров — историков и специалистов архивного дела. В ряде эмигрантских центров Архив имеет своих агентов и представителей»¹².

Документы, которые находили агенты этой архивной сети, приобретались с помощью чехословацких дипломатических представительств. А потом приобретенное богатство отправлялось в Прагу для архивирования. Часто документы везли дипломатической почтой. Так образовалось поистине бесценное собрание материалов. Русский заграничный архив превратился в начале 30-х годов в настоящий научный институт по истории революционного движения в России и истории русской эмиграции. Материалами русского архива при разработке своих концепций в отношении России пользовались такие яркие мыслители, как П.Н.Милюков, П.Б.Струве, П.А.Сорокин, М.М.Карпович. Каковы же приобретения архива? Тут самый авторитетный голос у авторов книги «Голоса изгнанников» Иржи Вацека и Лукаша Бабки.

Архив состоял из отдела документов, библиотеки (книги и журналы) и отдела газет. Реестр собрания периодики насчитывал к 1945 году свыше четырех тысяч изданий. Из них более 700 — дореволюционные, около 300 — издававшиеся дореволюционной эмиграцией, более 100 — антибольшевистские времен Гражданской войны, 400 — советские, почти 1300 — эмигрантские издания периода 1918–1945 годов, и около 1100 — иноязычные. Пражский архив был единственным центром, который систематически собирал эмигрантские издания после 1917 года. Масштабная коллекция антибольшевистской периодики времен Гражданской войны оценена как главное историческое достояние архива. Кроме того, исторически уникальными считаются издания, выходившие в период с 1941 по 1945 год на советской территории, окупированной нацистской Германией.

Идейный плюрализм в среде российской эмиграции положил начало стремительному росту эмигрантской печати. С ее страниц получали хождение новые идеи, взгляды, которые будоражили эмигрантское сообщество. Издателями были, как правило, частные лица и частные издательства, в редких случаях — политические партии и организации, ведущие политическую пропаганду. Но и за частными издательствами нередко стояли различные политические группировки, которые финансировали газеты и журналы. Непосредственно со стороны чехословацкого правительства была предоставлена финансовая поддержка целому ряду периодических изданий, выходивших за пределами чехословацкой аудитории (например, «Последние новости», «Дни», «Современные записки»).

«Русская акция», Русский архив. Они продолжили русскую культуру, русскую мысль в вынужденной ситуации зарубежья. Но Масарик добивался от русской эмиграции большего. Он по-прежнему был верен своей доктрине панславизма, славянской солидарности. Неустанно внушал ее тезисы авторитетным деятелям эмиграции — интеллектуалам, ученым мужам.

И они откликнулись научными исследованиями, статьями, докладами, книгами, а главное - теориями.

По крайней мере Прага помогла и рождению, и становлению двух принципиальных идейных течений русской интеллектуальной эмиграции — сменовеховству и евразийству. В 1921 году в Праге издается сборник научных статей под названием «Смена вех». Заглавные статьи были написаны идеологами этого течения — профессорами Николаем Устряловым (обосновавшимся в Харбине) и «парижанином» Юрием Ключниковым. Сменовеховство как течение поразило думающую публику признанием того, что с появлением в Советской России новой экономической политики открывается возможность для возвращения капитализма, объединения интеллигенции с возрождающейся буржуазией для сотрудничества с советской властью во имя единой национал-большевистской России. Ленин в планах политического отчета ЦК к XI съезду российской партии большевиков в разных вариациях упоминает одну и ту же фразу: «Устрялов из "Смены вех" как прекрасное противоядие против "сладенького комвранья"»¹³.

Ленин, как только прочитал статьи из «Смены вех», распорядился, чтобы ему доставляли новые статьи Устрялова. Отсюда понятен оперативный интерес советской разведки к изданиям, дискуссиям и съездам русской профессорской эмиграции за рубежом. Советский вождь не раз публично отзывался об Устрялове как о самом умном из противников Советской власти.

Сменовеховство вызвало интерес и ожесточенные дискуссии в правящих кругах партии. На двух ее съездах, одиннадцатом и двенадцатом, обсуждались эти идеи в связи с новой экономической политикой, жестко продвигаемой Лениным. Он высказывается определенно: «Я хотел <…> коснуться вопроса о том, что такое новая экономическая политика большевиков — эволюция или тактика? Так поставили вопрос сменовеховцы, которые, как вы знаете, представляют течение, привившееся в эмигрантской России, течение общественно-политическое, во главе которого стоят <…> люди, пришедшие к убеждению, что Советская власть строит русское государство и надо поэтому идти за ней».

Но тут же жестко уточняет: «Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это — основная и действительная опасность»¹⁴.

Так Прага немало поспособствовала взращиванию русской политической мысли, обращенной к коммунистической России. Вот так Масарик как президент, имевший свою стратегию по отношению к русской интеллектуальной эмиграции, оказался причастен к производству новых смыслов для великой славянской страны на востоке.

Ярким, оригинальным было другое идейное течение, зародившееся в умах русских профессоров-эмигрантов — евразийство. Притягательная сила этой идеологии заключалась в том, что Россия рассматривалась как особый географический мир, не принадлежащий ни Европе, ни Азии, мир, так явственно проступающий в великой российской культуре. Отцы-основатели этого течения считали, что прогресс страны должны определять православие, российская культура и географическое своеобразие России. Идеология евразийства была порождена умами интеллектуалов, нашедших приют в Праге, — Николая Трубецкого, Петра Савицкого, Георгия Вернадского, Льва Карсавина.

Правда, в начале двадцатых годов больше впечатляет сменовеховство, оно ближе к жизни, которой жили тогда миллионы людей в советской России. И неспроста, когда советская власть решила выслать из страны часть интеллигенции, то всех кандидатов на высылку просили ответить на вопросы своего рода социологической анкеты, подготовленной в ОГПУ. Самый главный вопрос, что интересовал чекистов и власть: «Ваше отношение к сменовеховству?». Ответ на него выявлял степень лояльности к советской власти и понимание будущего России.

В конце 1924 года в Праге прошел съезд русских ученых-эмигрантов, где сквозной темой стало русское видение прошлого и будущего России. И советская разведка отмечала в своих документах, что Прага стала интеллектуальным и духовным центром славянства. Об этом говорит донесение венской резидентуры Иностранного отдела ОГПУ о съезде русских ученых-эмигрантов в Праге¹⁵. Исходя из этого донесения, видно, что на съезде отчетливо прозвучали несколько концепций возможного развития России. Это концепция евразийства, выраженная в докладе профессора Савицкого, согласно которой Россия — особый историческо-географический мир, при этом мир славянский, отмеченный православием. Это взгляд на социализм как на социальную реформу, как на кооперацию, что подтверждается полемикой профессоров Билимовича, Струве и Лазарева. И, наконец, концепция славянофильства, выраженная в докладах Вернадского, Шахматова, Тарановского, Ясинского. У последнего привлекает внимание тезис о том, что в некоторых европейских демократических странах форма управления оказалась более деспотической, чем в императорской России. Если к этим концепциям добавить пришедшую от Устрялова и Ключникова идею сменовеховства как развитие нэпа в СССР, которое должно привести к перерождению советской власти, к возвращению капитализма и рождению национал-большевизма, то есть сотрудничества большевиков с национальной буржуазией во имя единой и неделимой России, — предстает картина интеллектуальных и духовных исканий русской интеллигенции в пражской эмиграции.

…В декабре 1935 года Масарик покинул президентский пост. Давали знать возраст и здоровье. Но в эти его последние президентские годы были установлены дипломатические отношения Чехословакии с Советским Союзом и заключен советско-чехословацкий договор о взаимопомощи. К этому подталкивали угрозы, исходившие от гитлеровской Германии. В этой ситуации Масарик держался своей философии противостояния пангерманской опасности, в том числе посредством славянской солидарности. Ее старый профессор усматривал в позиции Советского Союза.

Умер Масарик 14 сентября 1937 года, за год до мюнхенского позора — соглашения с Гитлером, по которому немцам была отдана часть Чехословакии — Судетская область. Отдана при согласии Франции и Англии. Так их лидеры думали откупиться от Гитлера и принести мир в Европу. А намерение СССР помочь Чехословакии в соответствии с договором о взаимопомощи 1935 года не осуществилось, — воспротивилась Франция: договор был составлен так, что СССР мог действовать лишь в случае, если действовать начнет Франция. Но никто тогда не хотел иметь в Европе славянскую солидарность.

Непонимание идей Масарика о славянском щите обошлось Европе шестью годами кровавой войны.

Источники, литература

¹ Ардаматский В.И. Возмездие. М., 1988. С. 62-63.

² Cechoslovaci ve valce a revoluci. Р. 1919. S.228.

³ Локарт Р. Буря над Россией. Исповедь английского дипломата. Рига, 1933. С. 237-238.

⁴ Benes E. Svetova valka a nase revoluce. Praha, 1931. Dil 3. Dokumenty. S.664.

⁵ Деникин А.И. Очерки русской смуты. Берлин, 1924. Т.3. С. 91, 92.

⁶ Майский И. Демократическая контрреволюция. М.; Л., 1923. С.166.

⁷ Русская армия (Омск), №8. 11.12.1918.

⁸ Сахаров К.В. Чешские легионы в Сибири. (Чешское правительство.) Берлин, 1939. С.34.

⁹ Бунин И. Чехи и эсеры // [газета] Дело России. 1920, 24 декабря. №162. С.2.

¹⁰ ЦА СВР РФ. Арх. №37. Т.1. Л.391-394 об.

¹¹ ЦА СВР РФ. Арх. № 37. Т.1. Л. 40.

¹² Вацек Й., Бабка Л. Голоса изгнанников. Прага, 2009. С.20.

¹³ Ленин В.И. Полн. собр. соч. М.: 1975. Т. 45. С. 413, 409-418.

¹⁴ Ленин В.И. Там же. С. 93-94.

¹⁵ ЦА СВР РФ. Арх. № 37. Т.1. Л. 391-394 об.